Дмитрий Ольченко - Проделки лесовика

— Зачем ты меня прогоняешь? Мы бы с тобой прекрасно здесь ужились! У тебя сила, у меня наркотики. У нас был бы крепкий союз!

— Давай катись и не оборачивайся! Я не выношу паразитов!

— А разве ты сам не паразит?

— Я? Паразит?! Да я ненавижу паразитов! Я буду искоренять их везде, где только смогу!

— Плохо твое дело! — заявил жук.

— Мое? — удивился Юрка.— Интересно узнать, почему это мое дело плохо, а не твое?

— Потому что паразитов куда больше, чем твоей ненависти. И когда ты израсходуешь ее до конца, паразитизма еще останется непочатый край.

— Я не намерен спорить с тобой. Лучше убирайся подобру-поздорову.

— Эх ты, идеалист,— иронично заметил жук, будто не он получил взбучку, а кто-то другой.— Меня везде встретят с распростертыми объятиями. А кому нужен ты со всеми своими добродетелями?

— Поговори, поговори,— пригрозил Юрка.— Я терпелив, но этого никак не скажешь о моей дубинке.

— А все-таки подумай,— настаивал жук.— Мы бы вдвоем зажили припеваючи. Я бы шарлатанил, а ты был бы моим ассистентом, а?

— Я пообещал изгнать тебя из муравейника — и сдержу слово.

— Фи! Сдержать слово! Ну и чудак же ты! Как можно быть верным слову, если слово — пустой звук!

— А ты болван, если так говоришь! И вообще ты мне надоел! Давай валяй отсюда!

— Да, теперь я вижу, что с тобой не сладишь. Ты козявка принципиальная,— огорченно заметил жук.— Видно, придется мне, на ночь глядя, искать другой муравейник... А вдруг он уже занят, что тогда?

— Как занят?

— Вот так и занят. Ты что же, думаешь, я один такой на свете? Я, кажется, тебе уже говорил...

— Да, да, говорил! Хватит! Иди! Паразит с паразитом легко сговорятся.

— Плохо ты знаешь паразитов! Как раз сговариваться они и не любят. Любой сговор им не на пользу. Если в соседнем муравейнике уже есть паразит, для меня это плохо. Одного паразита муравейник протерпит долго, но два паразита изведут его в три счета. И не думай, что я беспокоюсь о муравейнике! Я забочусь о себе!

— Это и дураку ясно!

— Ну так что? — спросил жук.

— Что «что»?

— Пропустишь меня обратно?

— Нет и нет! — решительно отрезал Юрка.— Ты довел этот муравейник до ручки!

— Неправда! Это они преувеличивают! Года на три-четыре их еще хватит! Честное слово шарлатана, хватит! — горячо заговорил жук.— Впрочем, что я говорю! Послушай, ты мне нравишься, и потому я открою тебе один секрет. Ты должен бежать отсюда, не теряя ни минуты. Как ты знаешь, недавняя война истощила силы двух муравейников. Этим воспользовались муравьи из муравейника У-56/37. На днях они начисто уничтожили черных муравьев, забрали все их личинки и теперь усиленно выращивают из них воинов. А знаешь, для чего? Чтобы напасть на этот муравейник. Он, можно сказать, обречен. Мне-то все равно, я не пострадаю, а возможно, и выиграю. Но тебе следует хорошо подумать. Ну так как?

— Что?

— Пропустишь?

Юрка, не отвечая, сжал дубинку и бросился на докучливого паразита. Тот развернулся и со всех ног бросился прочь. Вскоре из-за высоких трав донеслась его беспечная песенка: «А нам все равно, а нам все равно!!!» Жук пел, ужасно фальшивя, но это его не смущало. Главным делом своей жизни он считал шарлатанство, а пение — это так, для души, и потому можно было фальшивить, все равно никто не слушал.

Юрка остановился у подножия муравейника. X-Девятый и маститый удалились во внутренние камеры подземелья, когда Ломехуза начал выделять феромоны жалости, против которых они не смогли бы устоять. Теперь мальчик был свободен и мог идти куда угодно. Никто его не удерживал. Но уйти, не попрощавшись с X-Девятым, было бы невежливо, а искать приятеля в лабиринте подземелья — бессмысленно. И Юрка пошел, куда глаза глядят.

Над ним шумели высокие травы, колыхались поздние цветы. С ревом нагруженных самолетов пролетали оранжево-черные шмели. Серые кузнечики словно выстреливали собой из катапульты. Меланхолические бабочки порхали над зарослями душицы...

Впереди показалось непонятное ослепительно белое сооружение. Когда Юрка подошел поближе, оно удивило его необычной формой. «Похоже на какие-то развалины,— подумал Юрка, обойдя их и осмотрев со всех сторон.— Нет, не развалины... А что? Так это же череп! Лошадиный!»

Он взобрался на него и уселся на краешке глазного провала, спустив ноги. Вдруг вскочил, как ошпаренный. В памяти возникли строки: «Из мертвой главы гробовая змея шипя между тем выползала...» Он осторожно заглянул в темную пустоту одной глазницы, потом другой. Там, в полумраке, копошились какие-то жучки, многоножки. Змеи там, к счастью, не было. Змея лежала в другом месте, в метре от черепа. Лежала, свернувшись огромным чешуйчатым калачом. Черные стеклянные глаза змеи смотрели сыто и равнодушно. Юрка оцепенел от неожиданности. Но страха не было. Каким-то шестым или седьмым чувством понял, что змея ему не угрожает. Не было в ее взгляде намерения причинить мальчишке зло. Скорее всего она была сыта и теперь желала только одного — чтоб ей не мешали переваривать добычу. Что ей до крохотного существа, каким предстал перед ней Юрка! Вокруг столько ящериц! Столько птенцов-слетков, беспечных и глупых, не приучившихся еще разбираться в опасностях!.. Змея словно говорила: «Сегодня и в последующие два-три дня можешь не опасаться. Но потом берегись. Я проглочу тебя. Возможно, ты придешься мне по вкусу, и я пожалею, что ты слишком мал. Кто знает...»

Солнечные лучи слепили глаза, отражаясь от выбеленной дождями черепной кости. Юрка подумал, что здесь, на плоской вершине черепа, в метре от змеи его никто не осмелится потревожить. Он будет спать под охраной змеи! Кому еще удавалось такое!

Легкий ветер пролетел над ним, коснувшись разгоряченного лица.

— Ты спишь? — услышал Юрка тихий голос ветра.

— Нет, не сплю.

— Поболтаем?

— Не хочется.

— Почему?

— Тяжело на душе... Не представляю, что со мной будет.

— А что будет? Лесовик подурачится да и вернет тебе прежний вид.

— Ты так думаешь?

— Конечно! Кто-кто, а я старика знаю! Очень хотелось бы помочь тебе, но боюсь, как бы хуже не было. Мне старик ничего не сделает, а на тебе может сорвать зло.

— А, будь что будет!

— Я тоже так считаю. Надо полагаться на судьбу.

Некоторое время они молчали. Каждый думал о своем. Но ветру было думать легко, а Юрке тяжело. Ветер был дома, в своей родной стихии, а Юрка — в чужой и враждебной обстановке. Его мучило неведение, и ему хотелось избавиться от него.

— Слушай, ветер!

— Слушаю...

— А какой цвет у тебя был раньше?

— Разный. У меня были все цвета, правда, не очень яркие. В хорошем настроении я бывал голубым, зеленым, добрым...

— Добрый — это не цвет.

— Ну ладно, все равно я был добрым. Ранним утром я бывал розовым. Но если меня кто-нибудь раздражал, я становился темным, а по ночам — так прямо черным. А вообще я люблю шалить... Шалун я неисправимый! Как только встречаю своего старика, чувствую, что в меня немедленно вселяется дьявол. То за бороду дерну, то с ветки свалю, то глаза пылью запорошу. Чего только не проделываю над ним! Он свирепеет, а сделать мне ничего не может — я ведь невидимка! Ах, как подумаю, каким несчастным был бы я, сделай старик меня деревом! Представляешь? Быть деревом! Это при моей неусидчивости! Жить, не сходя с места! Ей-богу, как подумаю об этом, душа в пятки уходит... Я самый счастливый из всего, что есть на земле. Меня не сдерживают никакие границы, я лечу, куда хочу!