Эдит Несбит - Пятеро детей и Оно

Они попытали счастья еще на нескольких фермах, но даже там, где не было злых собак, люди, пугаясь их вида, с криками гнали их прочь. К четырем пополудни, налетавшись до боли в уставших крыльях, дети сели на колокольню церкви, где стали держать военный совет.

– Если не пообедаем или хотя бы не выпьем чаю, обратно до дома не долетим, – в полном отчаянии проговорил Роберт.

– Боюсь, ни обедом, ни ужином, ни даже чем-нибудь с чаем нас здесь никто уже не накормит, – глянул с тоскою на остальных Сирил.

– А может, священник из этой церкви? – еще не теряла надежды Антея. – Его-то уж ангелы не должны испугать.

– Любому понятно, что мы не ангелы, – возразила Джейн. – Достаточно глянуть на ботинки Роберта или на клетчатый галстук Сирила.

– Ну, если страна, где ты оказался, тебе отказывает в пропитании, ты вынужден взять его сам, – заявил вдруг Сирил. – Я совершенно точно знаю, что именно так поступают во время войны. А если уж командиры не позволяют себе обречь отряд солдат на голодную смерть, то мне как старшему брату тоже нельзя допустить, чтобы младшие мои сестры умерли от голода среди края изобилия.

– Изобилия? – переспросил голодным голосом Роберт, окинув унылым взглядом пустую крышу колокольни.

И остальные тоже ее окинули точно такими же взглядами и столь же голодными голосами спросили:

– Среди изобилия?

– Да, – уверенно подтвердил Сирил. – Только оно не тут, а с другой стороны. В доме священника есть кладовка, а в ней есть окно. И я видел там еду. Пудинг с заварным кремом, и холодную курицу, и язык, и пироги, и джем. Это окно высоко над землей, но с крыльями…

– Какой же ты умный! – воскликнула Джейн.

– Вовсе нет, – всем своим видом явил пример воплощенной скромности Сирил. – Любой стоящий полководец, ну там Наполеон или герцог Мальборо, наверняка заметил бы то же самое.

– Только, по-моему, так нельзя, – одолевали сомнения Джейн.

– Чепуха, – резко провел рукой в воздухе Сирил. – Вспомните, что сказал великий поэт Филип Сидни, когда, умирая на поле боя, отдал свою воду раненому солдату: «Ему это нужно больше, чем мне»

– Тогда давайте вместо того, что возьмем в кладовке, оставим священнику все, что у нас сейчас есть из денег, – уже чуть не плакала от охватившей ее растерянности Антея. Ужасно ведь трудно чувствовать такой голод и в то же время осознавать греховность пути к его утолению.

– Ну почему обязательно все? Достаточно будет и части, – подкорректировал ее план экономный Сирил.

Они высыпали из карманов монеты на свинцовую крышу колокольни, сплошь испещренную именами, фамилиями с именами или инициалами многочисленных посетителей, а также их близких друзей и любимых, которые старательно вырезали все это перочинными ножиками последние полтораста лет. После подсчета финансов выяснилось, что у них есть пять шиллингов, семь пенсов и полпенни. Тут даже правильная Антея признала, что это слишком большая сумма за обед на четверых, и дети, немного посовещавшись, решили священнику заплатить полкроны, которые, по их мнению, полностью компенсируют нанесенный его кладовке ущерб.

Антея вынула из кармана передника давно там лежавший без дела табель с отметками за последний семестр и, старательно оторвав его верхнюю часть со своей фамилией и названием школы, написала на обороте того, что осталось:

Дорогой уважаемый преподобный священник!

Мы очень голодные, потому что целый день летали. И нам кажется, что когда так, как мы, умираешь с голоду, взять еду совершенно не воровство. А попросить ее мы у вас не решаемся, потому что ведь вдруг вы ответите: нет. Потому что про ангелов-то, конечно, вы знаете, но не подумаете на нас, что мы ангелы. А возьмем мы из вашего только самое необходимое для поддержания своих жизненных сил и не тронем ни пудинга, ни пирога, что вам, конечно, сразу докажет: не алчность, а муки голода нас побудили немного убавить запасы в вашей кладовке. И мы совсем не какие-нибудь грабители…

– Завершай! – уже изнывали от нетерпения остальные.

– Сейчас, – торопливо дописывала Антея.

…а идем по праведному пути, и чтобы вы это поняли, оставляем полкроны, как поступают благочестивые и благородные люди. Спасибо за вашу отзывчивость и гостеприимство!

В письмо завернули полкроны, и дети прониклись полной уверенностью, что священник поймет их настолько правильно, насколько способен тот, кто хотя сам ни разу не видел крылатых людей, но получил от них исчерпывающее объяснение.

– Ну, в общем, так, – начал Сирил. – Риск тут, конечно, определенный есть. Поэтому лучше всего нам слететь с другой стороны колокольни. Церковный двор и кусты пролетим совсем низенько. Похоже, вокруг-то сейчас никого, но пустота иногда бывает обманчивой. Окно выходит на кусты и, прямо как в сказке, обрамлено зелеными листьями. Я влечу в него и возьму, что нам надо. Вы двое, – указал он на Роберта и Антею, – примете у меня груз. А ты, Джейн, постой на часах. У тебя из всех нас самое острое зрение. Если кого заметишь, тут же свисти. Заткнись, Роберт, – предупредил он желание брата высказаться. – Она свистит вполне сносно. И качество свиста сейчас нам совсем не нужно. Чем он прозвучит естественнее, тем лучше. Пусть кажется, будто птичка запела. Ну, полетели.

Если бы речь шла о воровстве, я бы, естественно, самым решительным образом заявила, что они поступают дурно. Но ведь нашей голодной четверке план Сирила воровством не казался, и они самым искренним образом рассматривали его как честный деловой обмен. Да и откуда им было знать, что язык, который хозяин едва отведал, полтора цыпленка, буханку хлеба и сифон с содовой водой никак не удастся приобрести всего за полкроны. А ведь именно это все Сирил, достигший никем не замеченным и без малейших препятствий «края изобилия», передал сквозь окно Антее и Роберту в качестве совершенно необходимого для поддержания жизни. И ему казалось, что он поступил героически, не подпав под соблазн варенья, яблочных пирожков, торта и цукатов, в чем я, в общем-то, с ним должна согласиться.

Актом большого самопожертвования он счел и оставленный в кладовой пудинг с заварным кремом, но здесь лично мне его мужество кажется спорным. По-моему, здесь взяли верх скорее практические соображения. Пудинг-то ведь лежал на тарелке, и потом бы возникла большая проблема с ее возвратом. Потому что порядочный человек, хоть сто раз умирай он от голода, не должен ни под каким видом красть фарфоровых блюд с красивыми маленькими розовыми цветочками по белому полю, на которые выкладывают пироги и пудинги. Сифоны, конечно, тоже воровать грех, но с тем, который взял Роберт, особенных трудностей не предвиделось. На нем стояло клеймо магазина, и так как владелец его все равно неизбежно туда вернул бы для новой заправки содовой, а магазин находился в Рочестере на пути к их дому, то дети не сомневались, что, утолив жажду (а это не меньше, чем пища, являло собою сейчас настоятельную необходимость для поддержания жизни), могут оставить его на дороге, и он обязательно будет доставлен по назначению. Впрочем, они-то даже предполагали сами его занести ему в магазин, когда полетят обратно.