Джулия Бертанья - Водный Мир

Как только корабль выходит за ворота, Мара снова кидается в рубку, останавливает навигационный диск и включает громкоговоритель.

— Беженцы, пожалуйста, послушайте! Это спасательный корабль, — кричит она. Через окно ей видно, как на лодках поднимается суета. — Мы можем взять некоторых из вас. За нами идут другие корабли — они заберут остальных!

Она едва успевает договорить, как в лагере начинает твориться что-то невообразимое. Мара выбегает на палубу. Море вокруг неё черным-черно от лодок и тел: беженцы рвутся к кораблю. С борта сброшены все канаты, веревочные лестницы, спасательные круги: снизу летят куски брезента, рыболовные сети, верёвки, по которым можно вскарабкаться на палубу.

Мара всматривается в океан лиц, пытаясь отыскать среди них Рут и Роуэна, любое знакомое лицо с Винга, но это бесполезно: вокруг слишком темно, слишком много народу!

Поток беженцев всё не иссякает. Корабль начинается раскачиваться и крениться. И тут Мара по-настоящему пугается. Мест больше нет! Сейчас они все потонут, и никто не спасётся. Она мчится обратно в рубку, хватается за громкоговоритель.

— Пожалуйста, остановитесь! Здесь больше нет места, но сейчас подойдут другие корабли. Успокойтесь и ждите их, а не то мы все утонем!

Но её никто не слушает. Беженцы не верят её словам, они продолжают остервенело лезть на борт.

Но где же другие суда?! Неужели их захватила полиция? Мара не сводит глаз с городских ворот. Вой полицейских сирен слышится всё ближе и ближе; по тёмной воде пробегают оранжевые всполохи. Целый взвод водяных мотоциклов вылетает из ворот и принимается расстреливать беженцев. Мара застывает в растерянности. Что делать?! Где Роуэн и остальные жители Винга? Как их спасти?! Но выбора у неё уже нет: Мара снова включает диск, и корабль трогается с места. Она бежит на палубу.

Вокруг раздаются отчаянные вопли: волна, поднятая движущимся кораблём, сшибает беженцев; повсюду в воде барахтаются беспомощные люди. Смотреть на это выше Мариных сил — её охватывает ужас. Но что ещё она могла поделать?! Ещё немного — и они бы пошли ко дну, или их бы расстреляла морская полиция. Вся дрожа, она медленно опускается на палубу.

— Мара, смотри!

Горбалс указывает на городскую стену, и люди на палубе разражаются восторженными криками. Из ворот выходят другие суда. Мару охватывает несказанное облегчение, и всё же она не может разделить бурную радость остальных: она напряжённо считает. Кажется, не все корабли сумели покинуть гавань. Но это всё равно лучше, чем ни одного, убеждает она себя, опускаясь обратно на палубу.

Мара сидит, обхватив голову руками, и терзается чувством вины. Потому что в тот ужасный момент, когда корабль резко качнулся вбок, когда казалось, что он вот-вот пойдёт ко дну, она испытала страстное желание спасти только себя и тех, кто уже был на борту, и не думать об остальных, не пытаться помочь им.

Наверное, Каледон когда-то испытывал примерно те же чувства. Неужели и она могла бы повести себя так же, как он?!

— Мара, всё в порядке.

Горбалс помогает ей подняться на ноги. Бруми-ло прижимает её к себе, как маленькую. Клэйслэпс испуганно таращится на Мару из-за материнского плеча, но он теперь в безопасности — сидит, уютно устроившись в своём кенгурятничке. Ухватившись за перила, Мара не отрываясь смотрит вперёд.

Океан тих и спокоен. Разбросанные по водной глади, точно звёзды в небе, сквозь тьму движутся белые корабли. Громкий крик, крик облегчения и боли, срывается с её губ, когда она понимает, что наконец-то свободна от небесного города и Нижнего Мира. В котором остался Лис…

Высоко-высоко, над переходами Нью-Мунго, волшебным светом сияют звёзды. Лис никогда не видел ничего подобного. Едва не утонув, он всё же выбрался на берег, посреди обломков прошлого, и обнаружил целую Вселенную у себя над головой — и маленький клочок суши под ногами.

Ветер обдувает его лицо, извечный свет звёзд отражается в его глазах. Всё идёт своим чередом — Вселенная ткёт свои бесконечные сны, и ей не нужна помощь Лиса; ей вообще никто не нужен. Вселенной глубоко безразлична судьба населения планеты Земля и уж тем более судьбы отдельных людей.

И всё же, всё же, не будь на свете Лиса, у Вселенной было бы на один прекрасный сон меньше, и на щепотку меньше человеческой энергии. Может быть, Вселенная и не нуждается в Лисе, но всё-таки хорошо, что он есть — такое же дитя мироздания, как звезда или дерево.

Я ощущаю свою кожу, и кости, и грязь на руках, со смехом думает он. Я настоящий, я живой!

Сквозь разбитое окно в университетской башне Лис наблюдает за агонией своего родного города. Когда последний белый корабль скрывается за городскими воротами, его сердце сжимается от тоски и боли. Мара уплыла. И он остался здесь совсем один, под этим огромным мёртвым шпилем, уходящим в чёрную высь, — именно отсюда он начнёт строить новый Новый Мир.

Здесь он узнает правду о прошлом. Ведь именно здесь у мальчика Каледона впервые зародилась прекрасная и ужасная мечта стать Великим Отцом Всего — и одновременно самым одиноким человеком на свете.

Не считая меня, думает Лис, одиноко стоя посреди густой черноты Нижнего Мира.

И тут во тьме возникает дрожащий огонёк. Он движется наискосок по тёмной воде по направлению к университету. Лис тревожно следит за его приближением. Мерцающий огонёк всё ближе и ближе, и наконец Лис понимает, что это фонарь, стоящий на плоту. Вот он уже у самого подножия университета; теперь виден и хозяин фонаря — это древняя старуха, скрюченная как старое дерево, с круглыми совиными глазами и лицом таким же белым, как цветок лилии.

Подошедший Горбалс указывает Маре на старика, бессильно лежащего в самом тёмном углу палубы. Видно, что тот до предела измучен долгими годами тяжёлого рабского труда.

— Он говорит, что знает тебя, — сообщает Горбалс. — Вы вместе жили на острове.

Старик, глядя на Мару, приветственно поднимает руку. Девочка напряжённо морщится, пытаясь обнаружить хоть что-то знакомое в очертаниях бритой головы и тощего тела. Но в темноте слишком плохо видно. Кто же это может бытъ?!

— Я его не знаю. Мы оставили всех стариков на острове, — тихо бормочет Мара. — Я знаю, это ужасно, — поспешно добавляет она, поймав потрясённый взгляд Горбалса, — и я была против. Но теперь я понимаю, что они чувствовали и рассуждали так же, как Кэндлриггс; они не могли покинуть место, в котором прожили всю свою жизнь…

Старик тем временем поднимается и медленно, с трудом переставляя ноги, идёт к ней. И только когда он ступает в круг света, отбрасываемого фонарём, и становятся видны его глаза голубые, как небо в летнюю ночь на Винге, — Мара наконец-то понимает, кто это: