Джеймс Баллард - Водный мир

Скоро станет слишком жарко. В восемь утра с небольшим с балкона отеля Керанс наблюдал за тем, как солнце поднимается из-за густых рощ гигантских голосеменных, что теснились над крышами заброшенных универмагов в четырехстах метрах по восточной стороне лагуны. Даже среди плотной оливково-зеленой листвы неослабная энергия солнца была вполне ощутима. Резкие преломленные лучи барабанили по голой груди и плечам Керанса, выжимая первый пот, и он надел темные очки, защищая глаза. Солнечный диск был уже не четко очерченной сферой, а широким растущим эллипсом, что веером развертывался над восточным горизонтом, подобно колоссальному болиду, чье отражение обращало мертвую свинцовую гладь лагуны в сверкающий медный щит. В полдень, через неполных четыре часа, вода станет казаться пылающей.

Обычно Керанс просыпался в пять и добирался до биологической экспериментальной станции как раз вовремя, чтобы успеть поработать хотя бы часа четыре, прежде чем жара станет непереносимой, но в это утро ему что-то не захотелось покидать прохладное, оборудованное воздушной завесой убежище гостиничных апартаментов. Он уже провел пару одиноких часов за завтраком, а затем завершил шестистраничную запись в дневнике, умышленно откладывая отъезд до тех пор, пока полковник Риггс не примчится к отелю на своем патрульном катере, прекрасно зная, что тогда уже отправляться на станцию будет слишком поздно. Полковник был всегда не прочь часок поболтать — особенно когда беседа поддерживалась парой рюмочек аперитива. Так что раньше половины двенадцатого Керанс из отеля не отбудет — да и то с единственной мыслью о ленче на базе.

Однако Риггс почему-то задерживался. По-видимому, он совершал более длинный, чем обычно, круг по смежным лагунам, а возможно, ожидал прибытия Керанса на экспериментальной станции. Керанс некоторое время поразмышлял, не попытаться ли ему связаться с полковником по радиопередатчику, смонтированному в коммуникационном блоке в гостиной, но его пульт был погребен под грудой книг, а аккумулятор сел. Дежурный капрал на радиостанции базы высказал Риггсу протест, когда его радостная утренняя сводка местных новостей — о нападении предыдущим вечером двух игуан на вертолет, о последних показаниях температуры и влажности — была резко прервана на половине первого же выпуска. Но Риггс распознал бессознательную попытку Керанса порвать связь с базой — намеренная небрежность прячущей пульт пирамиды книг слишком очевидно контрастировала с педантичной в иных отношениях аккуратностью Керанса — и терпимо отнесся к его потребности в самоизоляции.

Опираясь на ограду балкона — вялая вода десятью этажами ниже отражала его худые угловатые плечи и изможденный профиль, — Керанс наблюдал за тем, как одно из бесчисленных термальных возмущений прорывается сквозь группу мощных хвощей, тянувшихся вдоль протоки, что вела к выходу из лагуны. Отделенные окружающими зданиями и инверсионными слоями, воздушные мешки быстро нагревались — а затем резко вырывались вверх, подобно выпущенным на волю воздушным шарикам, оставляя за собой внезапно детонирующий вакуум. На несколько секунд висящие над протокой облака пара рассеивались, и яростный миниатюрный смерч ударял по двадцатиметровым растениям, валя их как спички. Затем, столь же внезапно, смерч исчезал — и здоровенные, похожие на колонны стволы понемногу оседали в воде, будто медлительные аллигаторы.

Рассудив логически, Керанс сказал себе, что поступил очень мудро, оставшись в отеле — по мере роста температуры смерчи налетали все чаще. Впрочем, он также знал, что подлинные его мотивы совсем иные — ему давно стало ясно, что на станции уже почти нечего делать. Биологическая картография превратилась в бессмысленную игру, поскольку новая флора в точности следовала линиям появления, спрогнозированным двадцатью годами раньше, и Керанс нисколько не сомневался, что ни один человек в Кемп-Берде, что в Северной Гренландии, не удосуживается даже подшить его отчеты — не говоря уж о том, чтобы их прочесть.

По сути дела, старый доктор Бодкин, ассистент Керанса на станции, уже как-то раз с немалым хитроумием сфабриковал личное свидетельство и описание одним из сержантов полковника Риггса крупной ящерицы с гигантским спинным плавником, которую видели курсирующей по одной из лагун, во всех отношениях неотличимой от пеликозавра, раннепермской рептилии. Если бы этот отчет приняли за чистую монету — как известие об имеющем исключительную важность возврате эры гигантских пресмыкающихся, — на них мигом обрушилась бы целая армия экологов в сопровождении снаряженного тактическим ядерным оружием спецподразделения с приказом двигаться к югу на постоянной скорости в двадцать узлов. Однако ничего, кроме обычного сигнала о получении, вслед за столь сенсационной информацией не последовало. По-видимому, сотрудники в Кемп-Берде слишком устали даже для того, чтобы просто славно повеселиться.

К концу месяца полковник Риггс и его небольшой разведывательный отряд закончат обследование города («Был он некогда Берлином, Парижем или Лондоном?» — спросил себя Керанс) и двинутся на север, буксируя за собой экспериментальную станцию. Керансу трудно было поверить, что он когда-то оставит свои апартаменты в пентхаусе, где прожил последние шесть месяцев. Репутация отеля «Риц», охотно соглашался он, была в высшей степени заслуженной — взять, к примеру, хоть ванную комнату, которая, с ее ваннами и раковинами черного мрамора, позолоченными кранами и зеркалами, походила на часовню при соборе. Курьезным образом Керансу доставляла удовольствие мысль о том, что он оказался последним постояльцем этого отеля. Согласно его пониманию, это обозначало заключительную фазу его собственной жизни — одиссею к северу через затопленные города на юге, которая вскоре должна была завершиться возвращением в Кемп-Берд с его бодрящей дисциплиной — равно как и прощальный закат долгой и роскошной истории отеля.

Керанс занял «Риц» на следующий же день после прибытия, страстно желая как можно скорее поменять тесную кабинку среди лабораторных столов экспериментальной станции на громадные, с высоченными потолками покои заброшенного отеля. Он уже воспринимал богатую парчовую мебель и бронзовые статуи стиля «модерн» в коридорных нишах как естественный фон своего существования, смакуя смутную атмосферу меланхолии, что окутывала эти последние следы того уровня цивилизации, который теперь уже фактически исчез навеки. Слишком много других зданий вокруг лагуны давным-давно осели и ушли под слой ила, выявляя свою мишурную природу. «Риц» стоял теперь в роскошном одиночестве на западном берегу, и даже обильная синяя плесень, произраставшая на его коврах в темных коридорах, лишь составляла прибавку к его, девятнадцатого века, достоинству.