Джеймс Баллард - Затонувший мир [авторский сборник]

Скоро жара станет нестерпимой. С балкона отеля в начале девятого часа утра Керанс глядел на солнечный диск, поднимавшийся сквозь густую рощу хвощей над крышей заброшенного универсама к востоку от лагуны. Пронзая толщу оливково-зеленых листьев безжалостные солнечные лучи обжигали обнаженную кожу груди, плеч, лица, вызывая обильный пот и слепя настолько, что пришлось нацепить массивные защитные очки. Солнечный диск уже не был четко очерченной сферой: он превратился в широко вытянутый эллипс, поднимавшийся над горизонтом, как гигантский огненный мяч; его свет превратил мертвую свинцовую гладь лагуны в сверкающее медное поле. К полудню, быстрее чем через четыре часа, вода будет казаться пылающей.

Обычно Керанс поднимался в пять и сразу же отправлялся на биологическую испытательную станцию, где работал несколько часов до того, как жара становилась невыносимой, однако, сегодня ему ужасно не хотелось оставлять прохладные благодаря кондиционерам апартаменты отеля. Он провел несколько утренних часов в одиночестве, заполняя свой дневник, и всячески тянул время до того момента, когда полковник Риггс будет проплывать мимо отеля на своем патрульном катере, и тогда можно будет уже не идти на станцию. Полковник обычно готов был поболтать часок, особенно пропустив несколько стаканчиков аперитива, и когда, предвкушая предстоящий ленч на базе, он покинет отель, будет уже полдень.

Однако сегодня почему-то Риггс задерживался. Возможно, он отправился в затяжной рейс по соседним лагунам, а может быть, ждал Керанса на испытательной станции. Сперва Керанс подумал, что можно попытаться вызвать Риггса по радиопередатчику, но вспомнил, что батареи питания уже давно сели, а сам передатчик глубоко похоронен под грудой книг. Капрал — радист базы доложил об этом Риггсу, когда однажды оптимистический выпуск новостей — две игуаны минувшей ночью напали на вертолет, сводка температуры и влажности — перемежающийся со старыми поп-песнями был резко оборван в самой середине. Но для Риггса не было секретом неосознанное стремление Керанса разорвать связи с базой — гора книг на радиопередатчике слишком заметно противоречила обычной, доходившей до мелочей педантичности Керанса и вполне отвечала его тяге к самоизоляции.

Склонившись над перилами балкона — стоячая вода десятью этажами ниже отражала его худые угловатые плечи и удлиненный профиль — Керанс следил за одним из тепловых вихрей, пересекавших рощу хвощей на мелководье лагуны. Задержанные окружающими зданиями и огражденные от смешивания слоев, карманы воздуха постепенно разогревались и устремлялись ввысь, и тогда давление в этом месте резко падало. За несколько секунд облака пара, нависшие над поверхностью воды, стремительно закручивались, и разражался миниатюрный смерч, ломающий шестидесятифутовые деревья как спички. Затем, так же внезапно, смерч терял свою силу, и огромные колоннообразные стволы валились друг на друга в воду как вялые аллигаторы.

Керанс убеждал себя, что разумнее было бы остаться в отеле, — вихри возникали все чаще по мере того как поднималась температура, — но он понимал, что главной причиной его нежелания выходить было то обстоятельство, что биологическое картографирование стало бессмысленной забавой: на линиях, нанесенных несколько лет назад, все чаще обнаруживалась совсем новая флора, и он подозревал, что никто в Кемп Берд, в Северной Гренландии, не подумает даже зарегистрировать его доклады, не говоря уже о том, чтобы просмотреть их.

В самом деле, однажды старый доктор Бодкин, помощник Керанса по станции, включил в сообщение рассказ одного из сержантов полковника Риггса. Тот обнаружил в одной из лагун огромного ящера со спинным плавником, похожим на парус; этот ящер в точности походил на пеликозавра — ископаемое пресмыкающееся из ранних пенсильванских отложений. Если бы его информацию по достоинству оценили, — а она свидетельствовала о возвращении эры гигантских рептилий, — то здесь сразу же объявилась бы толпа экологов в сопровождении армейских отрядов с тактическим атомным оружием и приказом не допускать распространения ящеров больше, чем на двадцать узлов в окружности. Но, кроме стандартного подтверждения, что доклад получен, ничего не последовало. Возможно, что специалисты в Кемп Берд были слишком утомлены даже для того, чтобы поиздеваться над свихнувшимся разведчиком.

К концу месяца полковник Риггс и его маленький сдерживающий отряд закончат обследование города и двинутся на север, буксируя за собой испытательную станцию. Керанс иногда задавал себе вопрос, какой же это город: Париж, Лондон? Ему не хотелось думать, что придется покинуть эти номера под крышей отеля, где он жил последние полгода. Репутация «Рица», как признавал Керанс, была вполне заслуженной: например, ванная комната с ее черными мраморными бассейнами и позолоченными кранами и зеркалами походила на алтарь большого собора. Керансу нравилось сознавать, что он является последним обитателем этого суперлюкса; он понимал, что заканчивается определенный цикл его жизни — одиссея по затонувшим городам юга скоро завершится возвращением в Кемп Берд с его суровой дисциплиной, и это станет последней точкой в долгой и блестящей истории «Рица».

Он был прикомандирован к отряду Ригтса буквально в последнюю минуту и принял это назначение с радостью: ему давно хотелось сменить свой тесный уголок среди лабораторных стендов испытательной станции на простор высоких номеров отеля. Ему нравились роскошная парчовая обивка стен, бронзовые стилизованные статуи в коридорных нишах — он принимал все как естественное обрамление своего нового образа жизни; он смаковал изысканную атмосферу меланхолии, пронизывавшую эти остатки культуры, теперь уже фактически исчезнувшей. Большинство других зданий вокруг лагуны затянуло илом, и теперь лишь «Риц» стоял в гордом одиночестве на западном берегу, и его великолепие не портили даже пятна серой плесени на коридорных коврах, хранивших память о величии девятнадцатого столетия.