Джеймс Баллард - Затонувший мир [авторский сборник]

Он снял за козырек свою фуражку и вытер лоб, затем, перекрывая рев дизелей, прокричал:

— Если Беатрис останется здесь, то она действительно сумасшедшая. Кстати, это напомнило мне еще одну причину, по которой нам нужно уносить ноги. — Он взглянул на одинокую высокую фигуру сержанта Макреди, стоявшего у румпеля и пристально всматривающегося в воду, и на истощенные лица остальных. — Скажите, доктор, как вы спите последнее время?

Удивленный, Керанс взглянул на полковника, размышляя, связан ли этот вопрос с его отношениями с Беатрис Дал. Но Риггс, ничего более не говоря, пристально смотрел на него своими проницательными глазами.

— Очень крепко, — спокойно ответил Керанс. — Никогда не спал лучше. А в чем дело?

Но Риггс лишь неопределенно пожал плечами и принялся отдавать команды.

Пронзительно крича, как потревоженный дух баньши, крупная летучая мышь с носом, похожим на молот, вылетела из зарослей боковой протоки и устремилась прямо на катер. Ее сонар был дезориентирован сетью гигантских паутин, натянутых в протоке колонией пауков-волков, и она едва не врезалась в проволочную сетку над головой Керанса, а затем помчалась над линией затонувших зданий, увертываясь от огромных листьев папоротников, выросших на крышах. Внезапно, когда она пролетала мимо одного из нависавших карнизов, неподвижный, похожий на камень выступ рванулся и мгновенно поймал ее в воздухе. Раздался короткий пронзительный визг, и Керанс успел заметить, как ломались крылья мыши в пасти ящера. Затем рептилия снова застыла среди листвы.

На всем пути вдоль залива из окон жилых и административных зданий за ними следили игуаны, медленно поворачивая свои шишковатые, покрытые роговыми наростами головы. Некоторые из них устремлялись за катером, хватая насекомых, в панике взлетающих из своих гнезд в гниющей растительности, а затем вновь возвращались на прежние наблюдательные посты. Лагуны и заливы с коробками полузатонувших зданий были полны сонного очарования в нетерпимой жаре, но игуаны и другие пресмыкающиеся разрушали эти чары. Их массовое появление доказывало, что они овладели городом и стали здесь господствующей формой жизни.

Глядя вверх на их древние, лишенные каких-либо эмоций, морды, Керанс ощутил ужас, который вечно вызывало у человека это наследие страшных джунглей палеозоя — эпохи, когда рептилии отступили под натиском млекопитающих, и еще почувствовал ту физиологическую неприязнь, которую всегда испытывает один зоологический класс к другому, противостоящему ему.

Вскоре они оказались в другой лагуне, широком круге темной зеленой воды с полмили в диаметре. Цепочка красных пластмассовых бакенов отмечала проход к узкой протоке в дальнем краю лагуны. Осадка катера была немногим более фута, и когда они скользили по ровной глади, лучи солнца просвечивали воду на большую глубину. Ясно были видны остовы пяти- и шестиэтажных зданий, колеблющиеся в воде, как привидения. Изредка на поверхность выглядывали поросшие мхом крыши.

В шестидесяти футах под ними между зданиями пролегала прямая широкая магистраль: часть бывшего главного городского проспекта. Видны были проржавевшие корпуса автомашин, брошенных у обочины. Большинство лагун в центре города было окружено сплошным кольцом зданий, поэтому в них скопилось сравнительно немного ила. Свободные от растительности, защищенные от дрейфующих масс саргассовых водорослей, улицы и магазины сохранились нетронутыми, словно отражения в воде, убежавшие от своего оригинала.

Большая часть мегаполиса была покинута давно; сравнительно долго держались высотные железобетонные здания в центре — в торговом и административном районах. Кирпичные дома и одноэтажные фабрики пригородов без следа исчезли под толщей ила. Гигантские тропические леса выросли по вновь образовавшимся берегам после затопления низменностей Европы и Северной Америки. Сплошная стена растительности, местами достигавшая трехсот футов высоты, стала следствием возвращения конкурирующих видов из палеозойской эры, и единственными доступными для отрядов Объединенных Наций маршрутами оказались системы лагун, образовавшихся на месте былых городов. Но и они постепенно затягивались илом и погружались все глубже.

Керанс вспомнил бесконечные зеленые сумерки, смыкающиеся за отрядом, по мере того как он сдавал один город за другим, медленно отступая к северу Европы. Растительность стремительно закрывала протоки, перебрасываясь с крыши на крышу.

И вот они оставляли еще одну столицу. Массивные конструкции зданий центра разбивали его на три основные лагуны, окруженные сетью небольших озер до пятидесяти ярдов в диаметре, и сложную паутину каналов и проток, повторявших в общих чертах план городских магистралей, и переходивших по краям в сплошные джунгли. Кое-где эти каналы совсем исчезали, а кое-где расширялись, образуя озерца чистой воды. Джунгли захватили архипелаг островов и переходили в сплошной массив на южной окраине города.

Военная база, где размещался отряд Риггса, находилась в самой южной из трех лагун под защитой нескольких самых высоких зданий городского центра — тридцати- и сорокаэтажных небоскребов — бывших резиденций фирм и банков. Часть базы составляла прибуксированная сюда и поставленная на якорь испытательная биологическая станция.

Когда они пересекли лагуну, их взору открылся желтый плавучий барабан основного помещения базы; винты вертолета на крыше базы поднимали волну, которая покачивала белый корпус биологической станции, пришвартованной в двухстах ярдах ниже по берегу к большому овальному зданию — бывшему концертному залу.

Керанс взглянул на белые прямоугольники сплошных стен без окон, и ему представились залитые солнцем улицы Рио или Майами, — он в детстве читал о них в энциклопедии в Кемп Берд. Любопытно, однако, что Керанс довольствовался созерцанием великолепия зачарованных лагун затонувших столиц, никогда не испытывая ни малейшего желания узнать, в каком именно городе находится сейчас станция.

Доктор Бодкин, который был на двадцать пять лет старше Керанса, когда-то бывал в различных странах Европы и Америки и потому проводил много времени на окраинных водных протоках, исследуя там библиотеки и музеи. Но он не находил в них ничего, кроме своих давних воспоминаний.

Возможно, именно отсутствие личных ассоциаций делало Керанса равнодушным к прошлому этой затонувшей цивилизации. Он родился и вырос в местах, известных под названием Арктического Круга, — теперь это была субтропическая зона с максимумом годовой температуры в 85 градусов — и южнее бывал только в экологических экспедициях. Обширные болота и джунгли являлись для него лабораторным полигоном, а затонувшие города — всего лишь сложным основанием этой лаборатории.