Жаклин Уэст - Книга секретов

С тревожным, тряским чувством в животе Олив по следам родителей поднялась на скрипучее крыльцо – и вновь вошла в старый каменный дом.

Держи глаза открытыми.

Олив, лежа в постели и глядя в потолок, повторяла про себя наставление миссис Дьюи. Тени листьев и ветвей плясали и скользили по штукатурке. Чье «враждебное присутствие» засекла миссис Дьюи? Мисс Тидлбаум? Самой Аннабель? Кто-то – или что-то – еще? И как просто «держать глаза открытыми» поможет ей добраться до правды?

Олив крутила эти вопросы в уме снова и снова, пока они не начали рассыпаться, крошась, как печенье или как обрывки листа бумаги…

…Вдруг ее глаза внезапно и широко раскрылись, и Олив уставилась во тьму с таким чувством, словно ее сбросили на кровать с высоты ста футов [12].

Да как она вообще могла уснуть?

Рывком усевшись, она посмотрела на будильник. Уже было больше трех часов ночи. Что бы ни шумело в прошлый раз в коридоре, оно, вероятно, давно уже ушло.

Олив перевела взгляд с будильника на дверь, которую оставила чуть приоткрытой. Вместо полоски коридора в бледно-сером лунном сиянии через щель в двери проскользнул луч колеблющегося синего света. Под пристальным взглядом Олив он, казалось, стал ярче, протянувшись по полу комнаты почти до ее кровати. Синий луч коснулся смятого одеяла, тыча и щекоча ноги Олив.

Она как можно тише выбралась из постели и пошла за лучом к двери. Коридор был пуст. Свет не горел, никого с волшебным фонарем или странным синим фонариком вблизи не наблюдалось. И все же лента синего света змеилась по коридору, разворачиваясь, словно ковровая дорожка такой ширины, чтобы по ней мог пройти только один человек. Дорожка шла от спальни Олив мимо пейзажей Линден-стрит и лунного леса, а потом вниз, в темноту первого этажа.

Олив моргнула. Она потерла глаза, снова посмотрела и еще немного поморгала. Световой ковер никуда не делся. Скорее, стал только ярче, превратившись в жемчужно-синюю реку, плескавшуюся у ее ног.

В памяти Олив внезапно всплыли слова миссис Дьюи: «Мало найдется такого, что не может исправить шоколадное печенье с двойной шоколадной крошкой». Девочка должна была что-то обнаружить, а этот свет показывал ей дорогу. Олив выскочила в коридор. Лента света, падавшего из ниоткуда, тянула ее вперед, а все, что осталось за границей сияющего потока, было укрыто тьмой. Олив шла, погруженная в сияние, следуя за ним по коридору и вниз по лестнице.

У входной двери свет поворачивал влево и через прихожую уводил в сторону кухни. Олив миновала зияющие дверные проемы гостиной и столовой. Сияющая тропинка провела ее через темноту, еще раз повернула, дойдя до кухни, и просочилась под дверь, ведущую в подвал.

«Чудесно, – пробормотал внутренний голос Олив. – Оно туда меня потащит».

Набрав для храбрости побольше воздуха в грудь, девочка повернула ручку двери в подвал.

Синий ковер прорезал тьму, не осветив ее. Темные, таинственные углы подвала оставались темными и таинственными, пока Олив осторожно спускалась по холодным деревянным ступенькам, переставляя ноги как можно медленней.

Свет замер у нижней ступеньки лестницы. Олив спустилась на ледяной пол подвала и остановилась, оглядываясь по сторонам и желая поскорее добраться до выключателя. Воздух был черным, как пролитая тушь. Осколки лунного света, падавшего из открытой двери над головой, казалось, только подчеркивали тьму. Олив прислушалась. Подвал вроде бы был пуст, но откуда-то – откуда-то издали, со всех сторон и, судя по всему, из-под ее ног – до Олив донесся звук голосов.

Могло ли быть такое, что учительница рисования прячется под ее домом? Или, может, живой портрет с глазами цвета меда и мягкими темными волосами притаился всего в нескольких шагах? И до чего же странной стала жизнь Олив, если оба этих варианта казались одинаково возможными?

По холодному каменному полу на цыпочках она прошла на звук голосов в уголок Леопольда. За ее спиной лента синего света дрогнула. Поток холодного воздуха сообщил Олив то, о чем она и так уже догадалась: люк был открыт.

– Она побывала наверху, – сказал кто-то низким шепотом далеко внизу.

Олив тихонько двинулась вдоль стены за откинутой крышкой люка, стараясь не думать о пауках, паутине с высосанными досуха букашками, которые вполне могли там находиться, и улеглась на холодный пол настолько близко к люку, насколько хватало ее смелости.

Следующий голос оказался низким скрипучим: Леопольд.

– Я просто не могу поверить, чтобы она…

– Не можешь поверить? После того как она тобой манипулировала? – перебил первый голос шепотом. Теперь Олив его узнала. Это был Горацио. – У тебя такая короткая память?

Они должны быть около лестницы под люком, поняла Олив. Голоса котов звучали рядом, но с глухим эхом, словно доносились из глубокого колодца. Олив вытянула шею, заглядывая в люк.

Раздался третий голос. Сперва Олив не смогла разобрать, что он говорит, но потом расслышала слова «двойной агент», сказанные с резким британским акцентом. Так, значит, Харви тоже был там.

Она побывала наверху. Это Горацио об Аннабель? Она-то уж точно в свое время манипулировала Леопольдом – равно как и Горацио, и Харви. Но «двойной агент»? Ничего двойного в Аннабель и близко не было. Ее планы были абсолютно ясны. Мог ли он иметь в виду мисс Тидлбаум? Нет, в этом не было ни малейшего смысла… Мисс Тидлбаум даже ни разу не видела котов, насколько знала Олив. Но о ком еще они могли говорить?

Из отверстия снова донесся раздраженный шепот Горацио.

– Да что еще нужно предпринять, чтобы заставить тебя поверить…

– Просто не вижу, с чего бы ей… – Слова Леопольда слились в очередное неразборчивое бормотание.

– Могу тебя заверить, что она в самом деле там побывала, – вновь заговорил Харви. – Я лично наблюдал это с моей операционной базы. И как бы прискорбна ни была для меня мысль, что один из нас сделался предателем и перебежчиком, такое уже бывало…

– Нет, – сказал Леопольд, мягко, но четко. – Нет.

Слово эхом отдалось у Олив в голове. Нет.

– Ты отказываешься нам верить? – переспросил Горацио. – Я тебе докажу.

Раздалось еще более тихое и низкое бормотание. Лестница скрипнула. Олив отшатнулась от люка и прижалась к стене подвала, тщетно пытаясь не думать о многоногих созданиях, вполне возможно, как раз сползающихся со стен к ней в волосы. Она затаила дыхание и замерла.

Горацио и Леопольд один за другим вылезли из люка. Никто из них, казалось, не замечал ковер бледно-синего света, все еще заливавшего лестницу. Олив прижалась лопатками к могильным камням стены, стараясь не шевелиться и даже не моргать. Два кота тихо прошли через комнату к лестнице. Вдруг Горацио остановился. Он обернулся и уставился в темноту, точно туда, где стояла Олив. Взгляд Леопольда повернулся в том же направлении. Олив застыла, как никогда в жизни. Она представила себе, будто ее кожа превратилась в пластик, будто она не чувствует ни могильного холода за спиной, ни свербящего песчаника под ладонями, ни воздуха, который начинает гореть в легких. Она, не моргая, глядела на котов.