Михаил Новорусский - Приключения мальчика меньше пальчика

— Ба! да ведь это настоящие черные тараканы, — сказал я себе, как только увидал маленьких.

Несомненно, мое чудовище был самый обыкновенный черный таракан. Несомненно, и величина его была обыкновенная, как всегда. И тут только я понял, что со мной случилось какое-то удивительное превращение и что после такого превращения я стал вдвое меньше обыкновенного таракана. Был человеком, а стал словно букашка.

Сначала мне было очень грустно узнать такую новость. Но я скоро успокоился. Я понял, что теперь, при своем росте я отлично сумею войти в жизнь насекомых и познакомиться с ними во всех подробностях их жизни.

Стал я соображать, как мне теперь быть и медленно передвигался на своих маленьких ножках вдоль печки по полу. Вдруг я вижу, что тут же у печки лежит и пошевеливается какой-то большой, мохнатый шар с широкими черными и желтыми полосами.

Подойдя ближе, я увидал, что это вовсе не шар, а новое чудовище, которое совершенно не походило на первое. Правда, у него было тоже шесть ног, была голова, усы, заметны были грудь и брюшко. Но все это было устроено совершенно иначе.

Теперь я совсем уже не боялся. Я догадался тотчас же, что это — новое насекомое. Но я не мог узнать, какое именно насекомое, потому что казалось оно мне чрезвычайно огромным. Крылья у него были прозрачные, как стекло, нежные, словно пленочки, с тонкими и редкими волосками по краям. Оно изредка взмахивало ими. При этом крылья отливали всеми цветами радуги. Голова его была украшена странными изогнутыми усами, которые торчали вверх на самом лбу. Тут же помещались огромные глаза — совсем не такие, как у нас и у четвероногих животных. Они блестели, и на них заметно было много ячеек, вроде того, как у пчелиного сота. В каждой ячейке слабо отражались и я сам, и разные окружавшие нас предметы.

У рта его помещались какие-то два щупальца. Но интереснее всего был его язык — длинный, гибкий и тонкий, как волос, покрытый нежным пушком. И чудовище то высовывало этот язык во всю длину, то опять прятало. Казалось, что оно облизывало его.

А все толстое круглое тело его было сплошь покрыто густыми длинными волосами. Даже ноги были волосатые и только на концах их торчали редкие шипы.

Рассмотревши его внимательно, я забрался на большое полено, которое лежало тут же, и взглянул оттуда на своего зверя издали.

— Ага! Вот так зверь, — подумал я. — Это просто-напросто шмель. Самый настоящий шмель! Вероятно, он залетел в кухню на запах варенья, не нашел выхода и заночевал здесь. А когда ночью ему стало прохладно, он забрался поближе к печке.

Я спустился с полена и опять доверчиво приблизился к шмелю. Я знал, что он жалит, но подошел к нему вплотную. Зачем он станет кусать меня, такого маленького? Ведь я ничем не могу испугать либо рассердить его. Его шерсть была такая мягкая да пушистая! Так и хотелось прижаться к нему потеснее. А прижавшись, я ухватился за шерсть и вспрыгнул шмелю на спину, где и лег, точно на постели.

Шмелю это совсем не понравилось. Он заметался, запрыгал, замахал своими четырьмя крыльями и полетел.

Лететь со мной ему было очень тяжело и потому он поднимался с пола медленно и с большим трудом. Лететь же мне, лежа на спине шмеля, было чрезвычайно приятно. Я лежал, запутавшись в его шерсти, точно на возу сена. А шмель летел так тихо и так плавно, что я сначала совсем не заметил этого. Только тогда, когда я увидал, что мы высоко поднялись от пола, мне стало страшно: а вдруг я оборвусь и упаду!

Но летели мы не больше одной минуты. Шмель направлялся на свет к окну. И, поднявшись на подоконник, тотчас же сел на нем отдыхать. Я же все лежал у него на спине и ждал, что будет дальше.

Ожидать пришлось недолго. Шмель почувствовал свежий воздух, так как окно было закрыто неплотно, пошел к раме, пролез в оставшуюся щель и взвился на воздух.

Это был момент, которого я не забуду всю жизнь. (Рис. 2). Было жутко. Дух захватывало. А сердце ныло так сладко и так приятно. Шутка ли сказать: я лечу по воздуху!

Но это был один только момент. Подняться высоко шмелю не удалось вместе со мной. Ему было тяжело и потому его тянуло книзу. Под окном у нас был разбит цветник и шмель опустился на первый попавшийся лист георгины.

Осмотревшись с него, он увидел поблизости головку красного клевера в полном цвету, перелетел на нее и стал жадно сосать сладкий сок из трубочек его цветов. Видимо, за ночь он сильно проголодался.

Я знал хорошо этот сладкий сок. Мы часто лакомились им, — обрывали цветки и высасывали сок из них. Шмель, оказывается, делал тоже самое, но делал это иначе. Его длинный и тонкий язык действовал как трубочка или соломинка. Он запускал его на самое дно цветка и высасывал оттуда весь сок насухо. Затем его длинный язык быстро погружался в новый цветок и так же быстро опустошал его.

Чтобы лучше рассмотреть, как это он делает, я слез с него и уселся на головке клевера. Это удалось мне не сразу. Мои ноги провалились в трубчатые цветы, точно в штанишки, и я остался в таком положении, не то стоя, не то сидя. Но когда я вытаскивал из цветка ногу, она была совершенно суха. Очевидно, она не касалась меда, который был скрыт на дне гораздо глубже. Его мог доставать только один шмель своим длинным хоботом.

Мало-помалу, шмель стал более вялым. Он не так быстро действовал своим языком и не так жадно сосал лакомый сок. Должно быть, он хорошо насосался.

Я боялся, что он улетит без меня. Тогда бы мне не удалось проследить за ним далее. А потому я поспешил опять залезть к нему на спину. Конечно, это потревожило его и он взмахнул крыльями и опять поднялся на воздух.

С трудом перелетая с ветки на ветку, он скоро опустился на землю возле забора, прошел несколько шагов пешком и на минуту остановился у какой-то дыры, а потом смело полез в нее.

Я очень тесно прижался к его спине, но, увы, не мог пролезть вместе с ним, потому что отверстие сделано было для одного шмеля, а для нас двоих оно было тесно. Я спрыгнул на землю, а шмель сейчас же нырнул в дыру и скрылся из моих глаз.

Некоторое время я колебался: отправиться мне туда же под землю, или нет? Но потом подумал: «не съедят же меня там шмели», — и погрузился в ту же дыру.

Да, надо сознаться: жутко мне было на первых порах! Кругом темно, не видно ни зги, сыро и тихо, как в могиле. Сначала я почувствовал, что ноги мои нащупали что-то твердое. Затем я почуял, что пахнет медом, и запах этот какой-то особый, пряный, не то сладкий, не то цветочный, смешанный из разных ароматов.