Анатолий Мошковский - Заблудившийся звездолет. Семь дней чудес

— А что это, Борис, капает из тебя?

— Из меня? Ничего! — Голос Бори слегка осип.

— А из кого же? Посмотри — Она показала глазами на пол.

Боря смутился:

— Ой, и правда! Это мороженое!

— Сколько проглотил? Десять порций или двадцать пять?

Боря прямо поразился: не один Гена волшебник в их доме!

— А вы откуда знаете? — Он вдруг испугался. — Ходили за мной? Видели?

— Не видела, а слышу… По голосу!

Боря встревожился: ну и слух у нее! Еще подслушает, что он думает о ней! И он изо всех сил старался как можно лучше думать о ней в эту минуту.

— А тряпку бы надо принести… Смотри, что с полом стало.

Боря молчал.

Старушка вздохнула:

— Не повезло тебе, Борис… Бедный, разнесчастный мальчик!

Боря угрюмо нахохлился:

— Почему?

— Потому, что я рядом живу… Злей ведь старухи на свете не бывает… Правда?

Боря не крикнул «правда», хотя это было сущей правдой. Он нажал кнопку и поехал на свой этаж. Она ошибалась, никакой он теперь не бедный и не разнесчастный. Утром был таким, а сейчас — нет! Сейчас он самый счастливый! У него лодка, и приборчик, и мороженое, — никогда так не везло!

Вот будет рад Костик — когда еще ел столько! И Наташке, пожалуй, можно дать. Чтоб отстала и не преследовала его по пятам… Жалко, что ли?

Наверно, мама не пришла еще с работы, и хорошо: не будет ворчать, что во всем надо знать меру. От двух десятков съеденных порций у Бори побаливало горло, но это пустяк, пройдет.

Боря неслышно открыл дверь — брата, к счастью, в их комнатке не было, — спрятал под кровать коробку и только тогда побежал на кухню и закричал:

— Кость, питайся! — и перед изумленными глазами брата начал вываливать на стол из глубоких карманов куртки крепкие, мягкие и совсем жидкие эскимо, трубки, стаканчики и пачки мороженого.

— Ого сколько! Кто дал? — Костик взял шоколадную трубку и стал разворачивать, а Боря все время старательно следил, чтобы Хитрый глаз смотрел в сторону от него.

— Люди дали… Да ты ешь, ешь… Надо все съесть до мамы, а то не позволит…

— И ты помогай мне… А то растает… Может, ребят со двора позвать? Давай позовем? Всем хватит!…

— Если сами не съедим — тогда, — сказал Боря и подумал: «Не хватало еще… Расскажут всем, и тогда объясняй маме с отцом, откуда взял… И Наташке лучше не давать: тоже может проболтаться…»

Полчаса они жевали, глотали и лизали мороженое — сливочное, молочное, фруктовое, шоколадное, — хрустели вафельными стаканчиками пломбира, обсасывали палочки эскимо. Костик был в восторге. Он и не думал отказываться и убегать. Не то что во время военных игр. Он участвовал почти во всех наземных сражениях и морских баталиях в ванне, и Боря даже иногда присваивал ему звание контр-адмирала и всегда выигрывал. Но однажды смышленость брата сильно огорчила Борю. Костик провел хитроумную операцию и стал одерживать верх, и тогда во избежание полного военного поражения пришлось срочно разжаловать Костика в рядовые и отпустить щелчок в лоб — ведь на четыре года моложе его. Даже в самых яростных сражениях не должен забывать он этого! Костик, разумеется, заревел на весь дом и никогда больше не играл с ним, а убегал…

— Только чтоб маме ни слова, — предупредил его Боря, когда было покончено с последним мороженым.

— Понятно, — хитро улыбнулся брат, так хитро, что Боря на миг подумал: а может, рассказать ему про подводную лодку и приборчик?

— «Понятно»!… А у кого подбородок и нос в шоколаде? — И Боря стал носовым платком вытирать лицо брата, потом подобрал мокрые обертки и палочки.

Нет, ни в коем случае нельзя рассказывать Костику о приборчике! И лодку испытывать при нем нельзя… Еще ляпнет кому-нибудь по доверчивости. Он вроде и смышленый мальчишка, вон как глаза светятся умом, да такие они чистые, прозрачные, все в них видно — и когда говорит правду, и когда при вирает…

— Ну иди, иди погуляй, — сказал Боря. Сытый и довольный, Костик убежал во двор, а Боря тут же нырнул под свою кровать и коснулся рукой синей коробки.

Но в это время хлопнула наружная дверь — пришла мама, сняла у двери плащ и, что-то напевая, понесла па кухню — в холодильник — покупки. Боря еще глубже задвинул коробку, выглянул из комнатки и пошел за мамой.

Вдруг он услышал звон — у мамы что-то выпало из рук. Боря побежал на кухню: на полу валялась разбитая банка со сметаной, а мама стояла у газовой плиты — глаза закрыты, лицо посерело, волосы вздыбились — и держалась за сердце.

Борю поразил ее вид. Он испугался:

— Что с тобой?

— Сама не знаю, сынок, — сказала она, задыхаясь, — но мне…, мне не по себе… Я…, я очень боюсь… С тобой ничего не случилось? Ничего? — Ее глаза пристально и жалобно смотрели на него.

— Мама, все в порядке.

— А с Костиком? Где Костик? Скажи, где Костик!

— Ну что ты, мама… Он во дворе… Позвать?

— А папа? Как там папа?

Боря стал к ней боком, и мама слегка успокоилась.

«Раззява! Тупица! Бестолочь! Так ты следишь за приборчиком? — выругал себя Боря. — Ты должен всегда помнить, что он у тебя, что мама — это не Глеб и не Андрей!»

С тяжелым сердцем смотрел Боря, как мама выбирает из густой лужи сметаны острые осколки.

И тут в дверях звякнул ключ. Обычно Боря с Костиком, услышав это звяканье, с шумом вылетали навстречу отцу, смеялись, прыгали, висли на его руках, и, случалось, отец доставал что-нибудь из карма-па: новую книжку, блестящий значок с космонавтом или шоколадки в ярких обертках. Шоколадок он обычно покупал не меньше трех и первую всегда давал Костику: «Жуй, малыш номер один!», вторую протягивал Боре и называл его малышом номер два, а третья… Третья предназначалась для мамы — она тоже числилась у него малышом под третьим номером…

Но сейчас Боре ничего не было нужно, ничего! Впрочем…

Он бросился к отцу и выпалил:

— Пап, дай мне деньги на подзорную трубу, ты ведь обещал…

Отец так посмотрел на Борю, что он съежился.

— Я только что встретил тетю Феню, она мне сказала…

«Накапала! — мелькнуло у Бори. — То Александра Александровна, то она…» Он так огорчился, что забыл обо всем, и повернулся к отцу грудью.

— А ты верь ей, верь!

И тотчас с отцом что-то произошло: лицо смягчилось, лоб разгладился и глаза стали испуганно-подвижными. Он беспокойно оглянулся и встал спиной к стене.

— Что с тобой? — спросила мама, вышедшая с мусорным ведром из кухни.

Отец ничего не ответил. Он еще плотней прижался к стенке коридорчика, точно хотел втиснуться, войти в нее, стать незаметным.

— Что-нибудь случилось?

— С-с-случилось, — прошептал отец.

— Но что же? Что? Что с тобой случилось?

— Я…, я сам не пойму…

Отец был большой, сильный, говорил всегда спокойным ровным басом, но сейчас его голос звучал тихо и жалобно.