Александр Тюрин - Программируемый мальчик (педагогическая фантастика)

Но так как ничего особенного не происходило, то и натренированное чутье дало сбой. Сначала он услышал, что сзади кто-то горланит. Обернулся — бежит Хлумов и машет железякой, похожей на ножку от кровати. Отвлекся на Хлумова и совершил ошибку: вместо того чтобы обойти подальше штабель труб, заботливо выложенный строителями, пошел в довольно узкий проход между ним и стеной дома. Тут все и началось. Раздался дикий скрежет, на голову посыпалась труха. Он ничего не успел сообразить, только присел. Испуганно посмотрел наверх: над его головой с яростным визгом болталась малярная люлька. Она висела боком, перекошенная на тросах, из нее капала красная краска — прямо как кровь. Он хотел изо всех сил рвануть по проходу вперед, но когда гора из труб жутко зашевелилась, ноги сами собой распрямились, подкинули его вверх и он повис, цепляясь за что-то железное, липкое. Штабель внизу стремительно разваливался, из него выкатывались, подскакивая, гудящие махины, и через несколько секунд черная лавина покрыла то место, где он только что стоял. Вдобавок под трубами забурлил кипяток,— наверное, своротило кран. Все заволокло паром. С обезьяньей прытью он вскарабкался как можно выше, используя ржавое ограждение люльки. 3атем оглянулся.

Люлька висела на тросах, протянувшихся через блоки на крыше вниз, к лебедке. Причем в лебедке ковырялся не кто иной, как Хлумов!

— Усилие на разрыв превышает норму в сто раз! — крикнул Хлумов, повернувшись.— К тому же стопора очень изношены! Через пятнадцать — двадцать секунд клин, который я вставил, не выдержит и падение люльки станет неизбежным!

Времени сомневаться в его расчетах не оставалось, надо было спасаться. Мимолетный взгляд вниз — там варилась железная каша, прыгать явно не стоило. Рядом было окно — попробовать влезть? Ухватиться за карниз, перебросить тело. Только вот рама закрыта изнутри на защелку… Его дрожащие ноги нащупали выступ в кирпичной стене, пальцы стиснули жестяной лист. И тут люлька рухнула, загрохотала по трубам, кренясь, как корабль в бурю. Он еще раз тоскливо оглянулся. Возле лебедки Хлумова уже не было. Пальцы безнадежно сползали к краю карниза, а приземление сулило, в лучшем случае, долгую больницу. За что? За что ему так?

“Сейчас, подожди”,— раздался будничный голос.

В распахнувшуюся раму просунулась рыжая голова Хлумова. Крепкая рука схватила потерпевшего за шиворот — секунда совместных трепыханий, тот перевалился через подоконник и упал на пол.

Окно привело его на лестничную площадку. Некоторое время он отдыхал, уткнувшись носом в холодный заплеванный кафель, а Хлумов тем временем откуда-то сверху популярно объяснял происшедшее:

— Все очень просто, Токарев. Понимаешь, стопора барабанов у лебедки отказали, тросы начали разматываться, вот люлька и поехала вниз. Я вовремя подоспел, заклинил барабаны ломиком.

Кряхтя, Токарев приподнялся и сел на ступеньку.

— Ты чего бежал за мной, Хлумов?

— Как чего? — Он удивился.— Тебе помогать. За Чернаго, например, я бы не побежал, он бесполезный. А твоя сила и умение принадлежат не тебе одному.

Токарев встрепенулся. Откуда рыжий знает?

— Ты что, Хлум, какая там у меня сила! Спасатель аккуратно поморгал. Затем пояснил:

— Извини, ты чего-то не понял. Ты же талант: и сочиняешь, и рисуешь, и музицируешь. Наш класс без тебя никак не может, в каждом классе должен быть талант.

Токарев успокоился. Вроде не знает, калькулятор ушастый… Посмотрел на свои ободранные руки — и вдруг что-то холодное проползло вдоль позвоночника. Горло сжало. Даже замутило слегка. Он очень хорошо представил, что с ним сделала бы завершившая путь люлька и трубы с кипятком.

— Ну что? — заторопился Хлумов.— До дому сам доберешься?

Токарев не стал его задерживать. Только подумал: “Катись, катись, благодетель, бизнес ведь не ждет. А то вдруг денежки уплывут… Вообще-то, я молодец: все-таки на люльку запрыгнул, в карниз вцепился, как клещ. Есть чем гордиться, ведь мне…”

…— двойка в четверти грозит! И не только по алгебре! Это мама изучала дневник. Документ ей вручила лично классная руководительница, которая, вероятно, догадалась, что хитроумный двоечник Александр Токарев предпочитает забывать его в школе. Сопровождая нелегкий путь по дневнику удовлетворенными возгласами: “А вот еще одна!… Я так и знала!..”, мама наконец добралась до последней страницы. Той самой, которую математичка Мария Теодоровна использовала сегодня для оформления своего тысяча первого серьезного предупреждения.

Ты смерти моей хочешь? — в ужасе предположила мама.

Не хочу я смерти,— растерянно сказал Саша.— Ты же мне обед готовишь… И форму зашиваешь…

Он еще смеет говорить про форму! — Мама даже смешалась от такой наглости.— То разорвано чуть ли не на куски, то вымазано в такой дряни, что целую неделю, зажав нос, отстирываю! — Она тяжко вздохнула.— Ну скажи, как нечаянно можно оторвать полштанины? Уйти в брюках, а вернуться в шортах… И в кого ты такой? Я, например, все старшие классы в одном платье отходила, а потом тебе еще комбинезончик из него сшила…

Отец внезапно оторвался от газеты.

— Когда я женился на ней, сразу пять платьев купил, на любые случаи жизни.

— Признавайся,— продолжила мама воспитание сына,— где ты сегодня так извалялся?

— Трубы покатились, пришлось прыгать в люльку, а рама не открывалась,— устало объяснил Саша.

— А потом крыша поехала, да?.. Так, куртка и штаны в краске. Еще и в масле каком-то. Химчистка, конечно, не поможет… Слышь, отец, отслюнявь сынку на новую форму.

Папа снова включился, в этот раз чуть более резко:

Разбежались! Я только на прошлой неделе ему новые ботинки купил.

Кстати,— вспомнила мама,— у одного ботинка уже подошва отрывается.

Подожди, ты говоришь — у него “неуд” в четверти намечается? — Папа перевел разговор на другое.— Дожили. Может, ему еще и репетиторов нанять? Папаша у нас двужильный, пусть ишачит на сына-балбеса… Что притихли! Твое воспитаньице, мамаша!

Мальчик в первую очередь должен быть опрятным! — блокировала мама неожиданный выпад.— Полюбуйся на себя! Сколько раз просила: не кури в комнате. Думаешь, приятно после тебя пепел из ковра выковыривать?

Некоторое время родители громко выясняли, кто из них нанес больший вред воспитанию сына. Наконец пришли к единому мнению, что такого, как Саша, воспитать невозможно. Они принялись перечислять неприглядные факты из Сашиной жизни последних двух месяцев. Получился довольно длинный список, который открывался памятным днем — четвертое сентября, начало учебного года,— когда родители ходили на день рождения к дяде Севе. Тогда шестиклассником Токаревым был нанесен первый вероломный удар по семейному добру: вдребезги разбита электронная игра, безжалостно вышвырнут кактус, бесследно пропала кошка. В довершение всего были уничтожены лучшие записи на кассетах, которые папе сделали в кооперативе — и для обычного магнитофона, и для видео. (“А ведь это денег стоило!” — напомнил папа.) Видеомагнитофон, кстати, составлял особо тяжелую статью в перечне дальнейших Сашиных преступлений. Папа его упорно чинил в течение двух месяцев, отдавая последние средства на это дело. Но до сих пор ни один ремонтник не сумел выяснить, как ребенку удалось так изощренно загубить тонкую технику. Впрочем, если бы только “видик”! Саша обвинялся в бессмысленной порче вещей почти по двум десяткам пунктов. И еще: на последнем родительском собрании вскрылось, что какие-то шестиклассники собирают вторсырье по помойкам и вымогают пустые бутылки у пенсионеров. Методом дедукции мама доказала, что ее сын имеет к этому прямое отношение. Главная улика — вечно грязная Сашина одежда… Наконец родители устали копаться во всем этом сраме и перешли к обобщениям.

Читать дальше