Тенни Нельсон - Душа

Кое-кто похлопал. Пока наставница поднималась на сцену, на экране мелькали знаменательные события её жизни. Следом на сцену хлопнулась очаровательная юная душа. Они обнялись и вместе скрылись со сцены.

– Наш следующий наставник, – сказал ведущий, – Бьорн Бёргенссон.

Никто не отозвался. Джо взглянул на имя на своём значке. Бьорн Т. Бёргенссон? Так это же он сам! Он поспешил вниз. За спиной ведущего замелькали сцены из жизни этого самого Бьорна. Мужчина в возрасте что-то втолковывал ребёнку.

Ведущий Джерри восторженно начал:

– Доктор Бёргенссон – известный всему миру детский психолог. Недавно ему вручили Нобелевскую премию!

«Нобелевский лауреат?» – подумал Джо. Неплохо. Впрочем, пусть его хоть нобелевским пингвином назовут. Главное, поскорее вернуться на Землю.

Ведущий сиял.

– К доктору Бёргенссону мы прикрепляем душу под номером... Двадцать два.

Луч прожектора осветил сцену, но никто не появился.

– Опять она за своё! – буркнул Джерри, извинился и тут же исчез.

Джо остался в недоумении стоять на сцене. Откуда-то из-за кулис доносился голос Джерри.

– Немедленно выбирайся из этого измерения! – приказал он кому-то.

– Сколько можно повторять?! Не хочу я ни на какую Землю! – прохныкал другой голос.

– Смирись, номер Двадцать два. Отправишься на Землю и будешь жить! – сказал Джерри.

Он снова появился на сцене. Расплывчатая зелёная душа с отчаянием дикой кошки пыталась вырваться у него из рук.

– Двадцать два уже засиделась на нашем Семинаре. Да уймись ты! – зашипел он на бесновавшееся крошечное стихийное бедствие. – А какие у неё были наставники! Ганди, Авраам Линкольн, мать Тереза...

– После нашей встречи она рыдала добрые сутки, – похвасталась душа.

– Мы рады, что вы оказались здесь, доктор Бёргенссон, – продолжил Джерри, удерживая барахтающуюся душу на вытянутых руках. – Вы окажете нам честь, подготовив Двадцать два к Земле.

– И чего ж вам дальше-то не жилось?! – вопила та.

– Не сомневайся, многие люди мечтают о вечной жизни, – устало сказал советник.

Он впихнул душу в руки Джо.

– Поздравляю! А теперь вам пора!

Душа коснулась Джо и растеклась по нему, как ярко-зелёный зефир. Зал поаплодировал. Сцена повернулась. Двадцать два и Джо скрылись за кулисами.

Когда они остались одни, Джо отлепил от себя Двадцать два, и она снова стала прежней. Как и все новенькие, она мерцала, переливаясь оттенками зелёного цвета. Глядя на розовые щёчки и очаровательно неправильный прикус, Джо мог бы назвать её милой крошкой, если бы милая крошка не смотрела на него, как удав на кролика.

– Где это мы? – спросил Джо, оглядываясь.

Они очутились в музее, посвящённом Бьорну Т. Бёргенссону. В витрине были выставлены многочисленные награды доктора. Всплывающие голограммы демонстрировали эпизоды его жизни: Бьорн лечит пациента, Бьорн читает книжку целому выводку детишек, Бьорн принимает очередную награду...

Двадцать два проигнорировала вопрос.

– Слушай, наверное, ты был исключительно интересным человеком и вёл исключительно насыщенную жизнь, – едко заметила она. – Но вот как мы поступим. Посидим тут тихонечко, потом вернёмся, ты расскажешь, как со мной трудно. Я снова вернусь к своей прекрасной не-жизни. Ну а ты отправишься в Мир после.

Джо поднял руки.

– Постой.

– Расслабься, ничего не поможет, – перебила его Двадцать два. – У меня была целая куча наставников. Мне уже всё понятно про Землю. И я туда не собираюсь.

– Погоди, – умоляюще произнёс Джо, стараясь скрыть отчаяние в голосе. – Разве тебе не хочется активировать свой пропуск? На Земле масса всего интересного.

– Фу! – Двадцать два содрогнулась. – Мне и тут хорошо. Живу, никого не трогаю, плаваю себе в тумане, решаю кроссворды, а раз в неделю меня таскают на эти Семинары. Тоска, конечно, но я знаю всё наперёд.

Джо решил быть с ней откровенным.

– Послушай, дитя... Я должен признаться. Меня зовут не Бьорн Бёргенссон. Я даже не наставник!

– Ой, насмешил! Реверсивная психология! – хмыкнула Двадцать два. – Доктор, а ты продуманный.

– А-а-а, – застонал разочарованный Джо. – Как тут показать иную жизнь?

Двадцать два подозрительно глянула на него, потом вытянула панель управления из пола и плотно прижала руку Джо к сканеру. Голограммы Бьорна Бёргенссона исчезли, а вместо них замелькали хорошо знакомые Джо эпизоды.

– Что за чушь? – воскликнула Двадцать два.

– Это... моя жизнь, – Джо в изумлении оглядывался.

Двадцать два рассматривала витрину, где появились несколько экспонатов: флакон одеколона и освежитель дыхания. На табличке была подпись: «1984. Я впервые обратил внимание на девочек».

Джо замер перед фотографией, на которой было несколько подростков. Среди них сам Джо, неловко стоящий у инструмента, и три юных рэпера.

– Моя школьная рэп-группа! – умилённо сказал Джо. – Но откуда это всё здесь?

Двадцать два фыркнула.

– Ха. От тебя.

– Тут ничего интересного! – воскликнул Джо, оттаскивая её от витрины. – Посмотри лучше сюда!

Голограмма показывала отрывки из его жизни. Сейчас они смотрели, как Рэй Гарднер, отец Джо, тащит его в джаз-клуб.

– Не хочу я туда идти! – возмущался юный Джо. – Терпеть не могу джаз!

– Музыкальные импровизации чёрных – наш значительный вклад в культуру Америки, – внушал Рэй своему сыну. – Ты хотя бы послушай!

В клубе музыканты отрывались на всю катушку. Пальцы пианиста летали по клавиатуре, и мальчик, не отрываясь, следил за ними, чувствуя, что музыка переполняет его. Сейчас Джо чувствовал тот же трепет.

– С этого всё началось, – сказал Джо Двадцать два. – В тот самый момент я влюбился в джаз. И именно поэтому я стал джазовым музыкантом.

Его спутница промолчала. Она рассматривала следующую голограмму. В ней Джо выставили с работы в джаз-клубе.

– Постойте! Всё было совсем не так. Меня не выставили. Я сам ушёл.

Но на следующей голограмме ещё один владелец клуба указывал Джо на дверь. И на следующей. И потом ещё раз. Снова и снова перед Джо оживали его неудачи. И вот он дирижирует школьным оркестром. Он впервые увидел себя таким: невзрачный музыкант глубоко за сорок.

На последней голограмме Джо лежал на больничной койке. Изредка попискивал кардиомонитор.

– Ты что, ещё жив? – с удивлением спросила Двадцать два.

Джо посмотрел на бесчувственное тело.

– Моя жизнь была... бессмыслицей, – пробормотал он, но тут же выпрямился и тряхнул головой. – Нет, – сказал он решительно. – Ни за что не поверю!

Он обернулся к Двадцать два, глядя на её Портрет личности.

– Ребёнок, отдай мне его.

– А тебе-то он зачем?

– Тебе же он, как я понял, не нужен, – сказал Джо. – Поэтому просто отдай его мне, и я сразу отстану от тебя, а ты найдёшь себе другую жертву.