Петр Ингвин - Сказаниада [СИ]

Седобородый говорил от имени всех, и лица вокруг подтверждали, что с ним согласны.

К пристани по берегу не пройти, мешали скалы и красная полоса. Двинулись вдоль серого прибоя. Большие и маленькие, сухие и мокрые, безмерно усталые — все угрюмо брели, иногда перескакивая по камням, но большей частью по колено в воде, не в силах поднять ног. Большинство держали друг друга за руки — чтобы не опрокинуло волной и просто чтобы чувствовать присутствие ближнего. Вместе можно решить любую проблему. Поодиночке никто ничего не стоил.

Георгий тоже взял Ладу за руку. Она не отдернула, наоборот, холодные пальцы сжали его кисть, и в этом пожатии сошлись благодарность, надежда на помощь, ответное обещание пойти, если понадобится, на все, включая смерть, и уверенность, что теперь все будет хорошо.

Эта уверенность передалась Георгию. Все будет хорошо. Ладонь в его руке не врала. Просто не умела.

Никто не спросил, кем Георгию приходится спутница. Думают, что супруга. Пусть. Так даже лучше — меньше вопросов. Правда, вопросы появятся, когда кто-то узнает, что Егорий Храбрый ищет суженую. Тогда можно и объяснить. Что будет дальше — зависит от того, кто эту тему поднимет. Возможно, на этом и кончится слава почти святого витязя, на которого чуть ли не молятся. Человек, отправившийся в путь с чужой женой, заслуживает только презрения и, в лучшем случае, забвения. В худшем — казни.

На пристани все бросились к котлам.

— Пойдем, — Георгий потянул Ладу дальше в толпу, в сторону от спасенных невольников, — не люблю, когда кто-то чувствует себя обязанным.

Запах моря смешивался со сладковатым амбре варева, что оказалось обычной манной кашей, и вонью гниющих отходов. Сутолока вернувшихся из боя ратников и их лошадей распространялась на все пространство от кораблей до красной черты, толчея продолжалась и дальше, туда, где приглашающе дымили харчевни и гостиницы. Из отрывков разговоров стало понятно главное, а подробности Георгий узнал у проходивших солдат. Война выиграна. Двоя пала, Елену Прекрасную вернули Кощею, войска возвращаются домой.

Ну вот, искать Елену не нужно, она в столице. Можно возвращаться.

Нет. Лада не нашла дочку. Надо раздобыть денег, чтобы боги сказали, жива ли она, и если да, то куда за ней ехать.

«Раздобыть денег» — как? Георгий тяжело опустился на землю, как делало большинство — все вокруг сидели или лежали на каждом подходящем пятачке, свободной оставалась лишь дорога к лестнице. Служитель надрывался, извещая о правилах. Хорошие правила. Достаточно услышать один раз, чтобы понять систему и не бояться что-то нарушить.

Чтобы чем-то занять руки, Георгий начал править бруском и без того острое лезвие меча. Может, кому меч заточить? Что он может еще? Ничего. Кроме как железякой махать и умные мысли толкать жизнь ничему не научила. Наняться к кому-нибудь в охрану? Не те место и время. Сюда не за работниками едут. И сколько времени уйдет, пока наберется нужная сумма? А Ладу на кого оставить? В общем, плана нет, идей нет, в голове штиль. Приехали.

Присевшая рядом Лада тихо заговорила:

— Из-за меня ты лишился надежды. Если бы не я со своей бедой, ты спокойно доехал бы до столицы. То, что я сейчас предложу, обдумано, поэтому не отвергай. Это единственный выход. — Лада кивнула назад, на солдат и постоялые дворы: — Продай меня. Вырученного хватит, чтобы боги помогли хоть немножко.

— А Ульку продала бы?

Лада нахмурилась:

— Она мне дочь. Я тебе никто.

— А я тебе?

В ответ — тишина. Упорхнувший в себя взгляд.

— Забудем. — Георгий не стал давить. — Мы оба друг другу никто — были, пока не встретились. Теперь твои беды стали моими, а мои, судя по твоему предложению, твоими. Значит, будем решать проблемы вместе, а не один за счет другого.

Лада отвернулась.

Ну что он опять сказал не так? Плечи спутницы вдруг дернулись, донесся всхлип. Ясно. Когда женщина не знает, что делать, она плачет. Ну, или с горя. Или от радости. Или когда знает, что делать, и именно поэтому. В общем, в тех же случаях, когда мужчина напивается.

Пришлось обнять и прижать к себе, по-другому успокаивать Георгий не умел. Сказать что-то ободряющее? Он циник по жизни, всегда глядит в корень и если скажет, то завернет правду-матку так, что мало не покажется. Лучше лишний раз не напрягать.

— Почему ты такой хороший? — прорвалось дрожащим голосом.

— Я плохой. Знай ты меня раньше — отказалась бы сидеть рядом.

Лада не поверила, лишь сильнее прижалась.

До них никому не было дела. Смеркалось, часть солдат отправилась к постоялым дворам, часть — к лестнице в небеса. Георгий тоже ни на кого не глядел. Как ни удивительно, ему было хорошо. Без денег, в слезах, сидя на сырой земле… И что? У обоих горе, оба в полном ауте… а на душе светло. Бывает же.

— Егорий Храбрый! — разнесся над головами звонкий радостный вскрик.

Старый знакомый. Парнишка, вынутый из петли, когда разбойники отняли чужие деньги.

Антошке сделали грубое замечание, и мимо Георгия с Ладой от лестницы в район постоялых дворов прошествовало семейство Чейны Чусовны — славолюбивой невесты Котени. Расфуфыренная мамаша глядела строго перед собой, девушка иногда косилась, лица скуксились, будто обеих держали на лимонной диете. Видимо, ответ богов не понравился. Сзади за ними последовала дожидавшаяся у красной черты свита из нескольких охранников и служанок. Георгий подмигнул Антошке, тот улыбнулся до ушей и дальше шел чуть ли не вприпрыжку.

— Видишь, как тебя люди любят? — донеслось сквозь утихшие всхлипы.

— Не меня, а образ, который для них создали.

Это просто убивало Георгия. Как же легко обмануть людей. Они сами обманываться рады, и два-три похожих на правду слуха без проблем превращают ангела в беса. Или наоборот. В зависимости от требований заказчика акции.

Лада покачала головой:

— Нет, это бывает у других, а твой образ и ты — одно и то же. Я знаю.

На языке вертелся уже опробованный отсыл к плохому знанию объекта, о котором судит… но Георгий сдержался. Зачем спорить? Переубеждают только дела, а пока Лада видела от него лишь хорошее. Вот пожила бы с ним дольше…

— Боги сказали правду, вон он!

Крик донесся с последних ступеней лестницы.

— Впере-е-ед! — неслось над головами.

С лязгом и грохотом в разбитые ворота устремилась конница, за ней поднялась пехота.

Данила не пошел второй раз, он и так надышался дымом. Снаружи серая пелена почти рассеялась, а в городе свирепствовал всепожирающий огонь. Здоровье дороже.

Атака оказалась короче любой, какую Данила мог представить. Почти сразу трубный звук множества рогов возвестил окончание штурма. Как только ворота пали, конец Двои стал неизбежен, и во дворце вывесили белое знамя.