Сергей Афоньшин - Легенды и сказы лесной стороны

— Это он, наш татарин. Живой, тащи его, молодцы!

В нос челна бросили кошму, уложили вражину, своей одежкой прикрыли и снова за весла взялись, понукая челны вниз по реке. Уже пропали позади и Дятловы и Беломошные горы, когда совсем рассвело. А два челна все стремились вниз. И только когда на Волге вдали показались первые рыбари, челны свернули в старицу и затаились в кустах. Тут им пережидать надобно было весь долгий день.

В полдень атаман Позолота хмуро взглянул на басурмана, вспомнил свою последнюю схватку на барже баскака Хайруллы, родного сына его старого врага Хабибулы, и приказал ватажникам:

— Обрядите рану, перевяжите. Смените подстилку да укройте. Берегите его пуще глаза, он нам пригодится!

И другую ночь плыли, подгоняя челны. И только успели с Волги в Желтоводье заплыть, как совсем обвиднелось. Причалили, вышли из челнов, огляделись кругом. Ничего не уцелело от гнезда инока Макария. Ни стены частокольной, ни церковушки, ни келий, ни меленки. Остался только закут земляной у воды во черемуховых зарослях, где рыбарь Варнава с челноком приставал и ночевал, когда рыба в снасти дуром шла. Чуть-чуть видна она была сквозь кусты. Заглянули туда — и землянка пуста, только дымился остаток костра, да висела на шестах мокрая сеть. «Кто-то тут ночевал!» — поняли ватажники. И негромко так позвали они тогда:

— Эй, кто тут есть? Покажись!

Но никто не откликнулся. Только с пожарища вдруг ворон взлетел и на сосну уселся, встряхнув перьями. За Волгой конь заржал, визгливо, со злом. «Басурманский конь, — подумали ватажники, — наши кони ржут радостно!» И всем на сердце печаль легла. Там, на Оленьей и Лысой горе, тоже чернели головки. И безлюдно было, словно все вымерло. Встревоженный ворон снялся с сосны, стороной людей облетел и за Волгу направил полет, скликая товарищей. А позади, из кустов черемуховых, вдруг послышалось:

— Подумалось, опять басурмане, ан наши пришли!

Хорошее место выбрал рыжий Варнава для своей закутки. Закопался в землю на крутом берегу, за черемухой, как за темным пологом. По Волге близко проплывут, а ее не увидят. И с речки Керженки не разглядеть. А ему с крыши своей земляночки далеко видать. А внутри ее и пол, и потолок, и стены сосновые тесаные, как в хорошей мордовской избе. И нары широкие вдоль стен — и себе, и помощникам из послушников. Вовремя он увидал и эти два челна, когда они по Волге подплывали и в устье Керженки заворачивали. Да не поверил глазам своим, что это челны Сарынь Позолоты, побратима Макария. Вышел он к ватажникам таким же могучим и рыжим рыбарем Варнавой, каким был в Печерской обители, только обветренным и усталым.

— Все пожгли, все порушили. Наших кого побили, кого за собой увели. А я на ту пору в Керженку далеко заплывал, там ночевал. С большим уловом домой плыл, думал своих порадовать. И приплыл к головням. Одни следы к Волге остались. Троих наших побитых захоронил. Да кого-то, видно, в огне сожгли. Плыла тут по Волге наша мордва, сказывали, что игумена Макария басурманы за собой повели. Живой, только изранен весь. На Сундовике видели. Обошел пожарище атаман Позолота, оглядел Варнавину закутку. И приказал перенести в нее баскака.

Хайрулла к тому времени был уж в памяти, но к еде не прикасался, только пить просил часто. И сказал атаман рыбарю, указав на увечного:

— Береги его, выхаживай, как ходил бы за самим Макарием. Да и тебе с ним будет охотнее, когда нас тут не будет.

Потом ватажники челны вытащили и упрятали, в берегу еще землянку выкопали и перенесли в нее свои пожитки. И свое, и то, что атаману на выкуп Оганьки раздобыли. Немалая была добыча, а убиралась всего-то в двух махоньких сундучках. Здесь и жили дружки до той поры, как видно стало, что баскак выживет. Рана его затянулась, поджила, но нога оставалась недвижной. На это Варнава сказал:

— Сам выживет, а нога высохнет. В такое уж место ему бердышом угодили.

И сделал Хайрулле костыль, чтобы он мог по землянке пройти и, когда надо, за нее сходить, на солнышке посидеть. И кормил его как сына родного и хлебушком, и ухой, и медом сотовым, приговаривая:

— Ты, может, и басурман, но душа в тебе православная. Потому как родился ты на нашей русской земле, с малых лет ешь русский хлеб, пьешь воду из русских родников и рек.

Хайрулла потому и баскаком был, что по-русски знал, но в ответ на слова Варнавы молчал. А Варнава не отставал:

— Правда, крестили тебя не по православному обычаю, а по басурманскому. Вырастили по-басурмански и к делу басурманскому приставили — у наших людей последнее отнимать, дань собирать и хану отправлять. А наш бог православный взял да тебя и наказал. И в Волге тебя искупал и ногу отнял. А не бог так судьба, едина суть. Только ты на нее, на судьбу, не серчай. Она наказала, она и помилует.

Пока рыбарь Варнава ордынца утешал да на православие наставлял, Сарынь Позолота с ватажниками на перевернутых челнах сидели и о том судили, как ловчее басурман обойти, инока Макария из неволи вызволить да заодно и Оганьку, что давным-давно боярином в неволю запродана. Тут и сказал Позолота своим товарищам, что на выкуп Оганьки из их общей копилки казны не потребуется. На это Олена свой ларец отдала и настрого наказала несчастную у басурман отнять. А вот где она, в каком улусе, у кого в невольницах, о том не слыхано. Инока Макария разыскать нетрудно по свежим следам ордынцев, не по тем, что пошли на Новгород низовский, а по следам за Волгу, что с добычей домой поскакали. Но в погоню за ними плыть и бежать — все одно, что в петлю голову совать. Вместо того чтобы Макария за дорогой выкуп отдать, окружат вражины ватажников, кого порубят, кого повяжут и все их добро, припасенное для выкупа, силой отберут.

И порешили ватажники не ходить далеко за Волгу, а плавать по ней в низовской земле, в реку Суру заплывать, прислушиваться к молве людской и славу распускать, что у них в руках баскак Хайрулла, племянник самого хана ордынского. И что они, ватажники, готовы отдать его в обмен на инока Макария без выкупа. А коли ко Макарию да прибавят Оганьку, жену русскую, что продана в полон лет за семь до того, то отсыплют за обоих столько выкупа, что довольны будут и сам хан, и все, кто с ним рядом сидит!

Добрая ватага была у Сарынь Позолоты и с атаманом во всем согласная. Шестеро их было, все люди разные, а как одна голова. Тут два брата родных Швыряй да Сокол, с малых лет в сиротах. Батьку с маткой у них ордынец увел, а малышей на произвол судьбы оставил. Куда дети басурману, когда своих кибитка полная! Вот выросли парнишки, возмужали да и подались на Волгу в вольницу.

Косой да Никитка тоже побрательники. Когда матку с отцом в полон погнали, они подростками были. Басурмане и их прихватили. Но бежали пареньки с речной переправы, когда ордынцы от них глаза отвернули. Побродили они вокруг разоренных сел и тоже на Волгу. Прямо в стан к Сарынь Позолоте. Последние два не братья, не побратимы, но дружба их железная. Один мордвин, другой чувашин, оба осиротели после набега вражьего. Все было так. В те страшные годы не зря в песне пелось про лихоимца-басурмана: