Сергей Афоньшин - Легенды и сказы лесной стороны

— Нет, ты поживи-ка с нашим народом подольше, одной семьей, тогда сам поймешь, можно ли на него руку поднимать, последнее отнимать, грабить да насильничать!

Молчал в ответ Хайрулла, но задумывался. А думалось о том, как счастливо жилось бы ему вот в этой убогой землянке с любимой русской женой и сынком Хабибулой. Сам он плавал бы в челноке по реке, бросал в старицу сети и возвращался с уловом домой. А жена с сыном выходили бы на берег и ждали, когда его челн покажется из-за далекой излучины. Либо шли берегом ему навстречу.

Потом, когда будет слушаться нога, он пошел бы в этот непроходимый лес и свалил из самострела большого рогатого зверя, больше любого коня, вкуснее конского мяса. И все привез бы сюда, к своей землянке. А в землянке жена и сын. А по весне они вдвоем с женой раскопали бы в лесу кулигу, как это делают все русские, и посеяли на ней и овес, и горох, и просо. Чтобы целый год у них был и кисель, и русская каша!..

Ох, высока гора при устье Суры-реки. Высоко сидеть, далеко глядеть. И сама Волга видна, сколь осилит глаз, и Сура не заслонена. По склону горы дубняки да медовый липняк, а у берегов кусты таловые непролазные. А за горой, на родной плодородной земле, селеньица чувашские в пять — десять дворов, с посевами и пастбищами, да такими, что не только ордынец позавидует. Чуваши — такой народ: сковырни его, сожги его, раздень догола, только землю-матушку не тронь, не растаптывай, и он снова поднимется, за мотыгу возьмется, и жито, и горох, и просо вырастит! И накормит, напоит всякого, кто постучит в его окошко малое или ночевать попросится. Высока гора при устье Суры.

В той горе земляночка наскоро выкопана, а под горой в тальниках у самой воды челнок убористый хоронится, только столкнуть — и плыви! Шестеро у челна, седьмой на горе, да на таком-то юру, что кругом видать. Глядит из-под руки и по Волге и по Суре, не покажется ли челнок или конный по суху, берегом. И всем, кого остановят, дают ватажники наказ донести молву до хана басурманского, что припасен ему выкуп дорогой за монаха Макария Желтоводского. А поверх выкупа будет хану молодой Хайрулла, баскак по низовской земле. Ох, высока гора при устье Суры-реки. И как птицы летят с нее вести в басурманскую сторону и с пешим, и с конным, и с быстрым челном.

На ловца и зверь бежит, от губошлепа отворачивает. Вот причалила к той горе баржа, та самая, что под Новгородом низовским данью загружалась. Захватили ее ватажники, а их сухорукий атаман дознается у охранников:

— А где ваш баскак Хайрулла, сын Хабибулы? Узнали басурманы атамана и рассказали, что после того, как их баскак в ту ночь за борт прыгнул, он так и не объявлялся. Видно, бердышом ему в самую спину угодили.

На это сказал атаман:

— Жив ваш баскак. Живет у нас на Желтоводском пожарище. Готовы мы его отдать в обмен на монаха Макария, когда вернут его на пожарище монастыря Желтоводского. Прибавим еще выкуп дорогой и за Макария, и за полонянку Оганьку с сыном-отроком. А порукой тому — слово крепкое Сарынь Позолоты, атамана волжской вольницы, что за всю свою жизнь никого неверным словом не наказывал! После того отпустили баржу с татарами и поплыли в верха, до устья речки Сундовика.

По морям да рекам вести быстрее, чем по суше, летели. Прилетели за Суру-реку до хана басурманского две вести, как птицы разные. Одна о том, что воины ханские отважные Желтоводский монастырь позорили, сожгли, а ненавистного хану монаха Макария в полон захватили и скоро приведут к ханским шатрам. И другая весть вслед за первой летит, почернее крылом. Она о том, что ханский баскак Хайрулла в Волге утоп, в тот час, как молодцы из вольницы на баржу напали, стражу разогнали и все самое дорогое из ханской дани позабрали.

Заскрежетал зубами басурманский хан и со злом нетерпеливым стал поджидать монаха с реки Керженки. Не успел того дождаться, как третья птица-весть прилетела. О том, что жив ханский баскак по низовской земле, только поранен в схватке с вольницей и в полон попал. И что атаман той волжской вольницы, Сарынь Позолота по прозвищу, готов отдать хану баскака Хайруллу живого и невредимого в обмен на Макария, монаха Желтоводского. Да просит еще тот Сарынь Позолота отдать ему за выкуп дорогой, невиданный полонянку Оганьку с сыномотроком. Ту самую, что в полон татарам продана до того за семь лет. На выкуп припасены у атамана Позолоты кольца и серьги золотые с камнями-самоцветами, да такие, каких ханши еще не видывали и не нашивали. А самому хану и его приспешникам припасены кубки дорогие и ларцы, каменьями усыпанные!

Не заскрипел тут зубами басурманский хан, но запустил пятерню в свою жиденькую бороду да так и застыл, словно конским мослом подавился. «А искать того Сарынь Позолоту на горе при устье речки Сундовика, что напротив монастыря Желтоводского, ордынцами сожженного». Потом еще одна весть, и другая, и третья. И все о том, что припасен у атамана Позолоты выкуп дорогой за полонянку Оганьку да инока Макария. А сверх выкупа вернут хану баскака честного Хайруллу, сына Хабибулина.

А тут из похода свои пришли и строптивого Желтоводского монаха привели. Нагляделся басурманский хан на своего супротивника Макария и приказал к обратному походу готовиться. Да сыскать по улусам русскую полонянку Оганьку с сыном-отроком. Не терпелось хану поскорее выкупом завладеть. Однако Огяньки не нашли, но разыскали полонянку русскую, что в женах у татарина Хайруллы жила и сына ему родила. Вспомнили тут, что будто был с нею и сын, когда в орду вели, да сбежал волчонок, как только низовскую землю прошли. Позадумался хан и таково приказал: «Ведите эту, Хайруллину. Своего баскака мы на знатной да богатой женим. А за эту дорогой выкуп сулят!»

И только-только успел инок Макарий от дальней дороги передохнуть, как пришлось в обратный путь отправляться — погнали его менять на баскака низовской земли. А с ним еще жену и сына Хайруллы, сына Хабибулина. С отрядом из басурман-воинов посланы были дядя баскака Хайруллы, да младший брат его, да мулла-крикун того же знатного рода Хабибулина. Монах Макарий худ был, изнурен, но радостен. А жена-полонянка не знала, что ждет ее впереди, и потому плакала. Сама плакала, а сынку заказала:

— Не мочи глаза! Пора воином быть!

Живут ватажники под Лысой горой при устье Сундовика, живут тихо, неслышно, из орды посланцев ждут. Ждут и надеются, что до заморозков вернут им Макария, главного монаха Желтоводского. И по Волге вниз из-под руки глядят, и по Сундовику, и по горной стороне из-за Лысой горы. Трудно догадаться, откуда и как татарам подойти вздумается. Смерды чуваши и русские давно жито перемолотили и в житницы ссыпали, и озимь посеяли. По зеленым всходам прошли уже первые белые утренники, на ночных полях перелетные гуси гогочут, по утрам журавли перекликаются в поднебесье. А по селениям малые басурманские отряды рыщут, последнюю дань хану собирая.