Марчелло Арджилли - Истории из предыстории. Сказки для взрослых

Марковальдо, отвинтив крышку судка, вдохнул запах сосисок и полез за ножом и вилкой, которые, с тех пор как перестал обедать дома, всегда носил в кармане спецовки. Сначала он поворошил вилкой остывшие с вечера сосиски, чтобы придать им более аппетитный вид, как будто их только что сняли с плиты. Но ему сразу стало ясно, что есть почти нечего. Буду жевать помедленнее, решил он, даже не замечая, что уже уплетает за обе щеки.

Конечно, есть холодное радости мало, зато домашняя пища вне дома приобретает особый аромат. Устроившись на скамейке, Марковальдо старается пережевывать как можно тщательнее. Теперь он не ездит домой в обеденный перерыв: пока доберешься туда на трамвае, потеряешь уйму времени, да к тому же надо брать билет. Вот он и купил себе судок: обедает на свежем воздухе, успевая одновременно разглядывать прохожих, а после запивает водой из фонтана. В осенний день он непременно устраивается на солнышке. Опадающие с деревьев красные листья служат ему салфетками. Кожуру от сосисок он кидает бродячим собакам (те сразу к нему привязались), а хлебные крошки, когда на бульваре не очень много народу, склевывают воробьи.

За едой Марковальдо думает: почему здесь стряпня жены кажется такой вкусной, а дома, среди ссор, плача, вечных жалоб на долги, мне кусок в горло не лезет? Но тут же вспоминает, что вчера ел это на ужин, и снова им овладевает отвращение, оттого что приходится доедать холодную вчерашнюю пищу, да вдобавок в алюминиевом судке у нее появляется противный металлический привкус, а главное — он убежден, что во всем виновата жена, и мысленно сокрушается: даже здесь при одном воспоминании о ней у меня пропадает аппетит.

Тут Марковальдо замечает, что судок почти пуст, и ему вновь представляется, будто он съел какое-то изысканное кушанье, а теперь с удовольствием выскребает со дна остатки, особенно сильно отдающие алюминием. Затем смотрит на пустой грязный судок, и его охватывает грусть.

Он заворачивает в бумагу вилку с ножом, судок, сует их в спецовку и подымается со скамьи. В широком кармане приборы с грохотом ударяются о пустой судок. На работу возвращаться еще рано; Марковальдо подходит к киоску и просит налить ему полную бутылку воды. Или же выпивает в баре чашечку горячего кофе, а потом долго разглядывает стоящие в витрине торты, коробки конфет и жареного миндаля и внушает себе, что сыт и ему ничего этого не хочется; потом, делая вид, что ему надо убить время, а отнюдь не аппетит, несколько минут наблюдает за игрой в настольный футбол и не спеша выходит на улицу. Трамваи снова битком набиты; обеденный перерыв кончается; шагает обратно на работу и Марковальдо.

Однажды Домитилла, жена Марковальдо, верно ради экономии, купила сразу несколько килограммов сосисок. Три вечера подряд она подавала ему на ужин сосиски и вареную репу. Сосиски были, похоже, из самого поганого мяса — один их запах у Марковальдо отбивал всякий аппетит. А из всех овощей он терпеть не мог именно скользкую репу.

В полдень Марковальдо открыл судок и снова увидел на дне холодную сосиску и репу. Успев позабыть, что он ел накануне вечером, Марковальдо всегда отвинчивал крышку с жадным любопытством, но всякий раз его ждало горькое разочарование. На четвертый день он поковырял вилкой репу, понюхал сосиску и, держа в руке открытый судок, бесцельно поплелся по аллее. Прохожие удивленно оглядывались на этого странного человека, который шел с вилкой и судком наготове, точно никак не решался приступить к еде.

Вдруг его окликнул какой-то мальчишка:

— Эй, дяденька!

Марковальдо поднял голову. Облокотившись о подоконник, из окна богатой виллы высовывался мальчуган, рядом с ним стояла тарелка.

— Дяденька, а что у тебя там, в судке?

— Сосиска и репа.

— Везет же людям! — вздохнул мальчуган.

— М-м, — неопределенно отозвался Марковальдо.

— А мне, представляешь, приходится есть жареные мозги!..

Марковальдо взглянул в тарелку на подоконнике. Там лежали нежные мозги, похожие на перистое облачко.

У Марковальдо дрогнули ноздри.

— А ты что, не любишь мозги? — спросил он у мальчика.

— Терпеть не могу! А меня здесь заперли за то, что я не хочу их есть. Вот возьму и выброшу в окно…

— А сосиски любишь?

— Еще как! Они как маленькие змейки. Только у нас их никогда не едят.

— Хочешь, поменяемся? Я тебе мою тарелку, а ты мне свою?

— Ура-а!

Мальчишка запрыгал от радости, протянул Марковальдо фаянсовую тарелку и серебряную вилку с гербом, а тот подал ему судок и старую железную вилку.

Они тут же принялись за еду: мальчишка — у себя на подоконнике, Марковальдо — на скамейке напротив. Оба облизывались и говорили, что вкуснее ничего в жизни не ели.

Внезапно за спиной мальчугана выросла строгая гувернантка.

— Боже мой, что за гадость вы едите? — закричала она, воинственно уперев руки в боки.

— Сосиску! — ответил мальчик.

— Кто вам ее дал?

— Вон тот синьор. — Он показал на Марковальдо, который неторопливо и старательно пережевывал хорошо прожаренный кусочек.

— Сейчас же выбросьте! Какой ужас! Выбросьте ее вон!

— Но она такая вкусная!..

— Где ваши тарелка и вилка?

— Вон, у синьора. — Он снова показал на Марковальдо, застывшего с поднесенной ко рту вилкой.

— Держите вора! Держите вора! Он украл тарелку! — завопила гувернантка.

Марковальдо поднялся со скамьи, грустно посмотрел на недоеденные мозги, подошел к окну, положил на подоконник тарелку и вилку, окинул гувернантку уничтожающим взглядом и зашагал прочь. В ту же секунду он услышал, как судок покатился по тротуару, мальчишка отчаянно заревел и окно с треском захлопнулось. Марковальдо наклонился, поднял крышку и судок. Они немного сплющились, и ему не удавалось завинтить крышку. Наконец он засунул судок в карман и поплелся на работу.

О том, что его сегодня выписывают из больницы, пациент знает уже с утра. И бодрым, насколько хватает сил, шагом обходит палаты, изображает из себя совершенно здорового — не для того, чтобы вызвать всеобщую зависть, а наоборот, чтобы утешить остающихся. Сквозь стекла он уже видит солнце или туман, в зависимости от погоды, и слышит шум, видит и слышит по-новому, не так, как прежде по утрам, когда просыпался на жесткой больничной койке и все это казалось приметами недоступного мира здоровых людей. А теперь тот мир за окнами снова стал его лицом, знакомым и привычным; лишь неприятный больничный запах напоминает о пережитом.

Так и Марковальдо в то утро томился в ожидании, когда наконец ему вручат выписку из истории болезни и он сможет распрощаться с больницей. Врач взял бумаги, велел ему ждать здесь и вышел из кабинета. Марковальдо смотрел на ставшую ненавистной белую эмалированную мебель, на шкафчики, полные всяких склянок с лекарствами, но, как ни странно, не испытывал долгожданного облегчения и радости. Он думал о том, что ему придется вернуться на завод и опять с утра до вечера таскать тяжелые ящики, и о том, чего там дома успели натворить милые детки, и о том, как он сейчас выйдет на улицу и, словно в пустоту, в небытие, провалится в этот сырой туман. Растерянно озираясь, он пытался остановить взгляд хоть на чем-то приятном, успокаивающем, но все в кабинете напоминало о перенесенных страданиях и боли.