Туве Янссон - В глубине ноября

— И когда снова зажжётся свет, последний из них окажется съеден, — заметила Мюмла себе под нос.

— Ш-ш, — шикнул на неё Хемуль.

Филифьонка исчезла за простынёй, простыня светилась, большая, белая, все смотрели и ждали. Тихо, словно шёпотом, заиграл Снусмумрик.

По белой простыне заскользила тень, чёрный силуэт — лодка. На носу сидел кто-то очень маленький с похожей на луковку причёской.

— Это Мю, — поняла Мюмла. — Один в один. Хорошо сделано.

Лодка медленно плыла по простынному морю так плавно и естественно, как не удавалось ещё ни одной лодке ни в одном море, и вся семья сидела в ней: Муми-тролль и мама со своей сумочкой возле бортов, папа в шляпе на корме — он правил лодкой; семейство возвращалось домой (руль, правда, вышел не очень похоже).

Хомса Киль видел только маму. Было время разглядеть каждую деталь, чёрное изображение обрело цвета, силуэты задвигались, а Снусмумрик всё время играл так верно и хорошо, что никто и не слышал музыки, пока она не закончилась. Муми-тролли вернулись домой.

— Теневой спектакль что надо, — пробормотал Староум себе под нос. — Уж я их повидал на своём веку и помню все до единого. Этот — лучше всех.

Занавес опустился, спектакль был окончен. Филифьонка погасила кухонную лампу, стало темно. Все тихо сидели в потёмках и с некоторым удивлением ждали.

— Я не могу найти спички, — послышался вдруг голос Филифьонки.

Темнота мгновенно стала иной. Снаружи послышалось завывание ветра, кухня точно расширилась, стены заскользили наружу, в ночь, по ногам побежал холодок.

— Я не могу найти спички! — снова взвизгнула Филифьонка.

Ножки стульев заскребли по полу, со стола что-то упало. Все повскакивали и натыкались теперь в потёмках друг на друга, кто-то запутался в простыне и рухнул на стул. Хомса Киль поднял голову — Существо было рядом, большое и тяжёлое его туловище тёрлось о стену рядом с кухонной дверью. Снова послышался раскат грома.

— Они там, во дворе! — заверещала Филифьонка. — Они лезут внутрь!

Хомса Киль приложил ухо к двери и прислушался, но не услышал ничего, кроме ветра. Он приподнял засов и вышел, и дверь тихо закрылась за ним.

Лампу наконец зажгли — Снусмумрик нашёл спички. Хемуль смущённо хохотнул:

— Глянь-ка, я так стиснул бутерброд, что он весь размялся.

Кухня сделалась прежней, но никто не садился. И никто не заметил исчезновения хомсы.

— Оставьте всё, просто оставьте как есть, — нервно проговорила Филифьонка. — Посуду я вымою завтра.

— Вы что, уже собрались по домам? — закричал Староум. — Предок только-только пошёл спать, сейчас должно начаться самое интересное!

Но ни у кого не было настроения праздновать дальше. Все торопливо и очень вежливо пожелали друг другу спокойной ночи, пожали лапы — и быстро исчезли. Староум перед уходом топнул ногой и провозгласил:

— И всё-таки я ушёл последним!

Хомса шагнул в темноту, постоял на крыльце и прислушался. Небо было чуть светлее, чем горы, округло обступившие долину. Существо молчало, но хомса чувствовал, что оно видит его.

Хомса тихонько позвал:

— Нуммулит… Маленькая радиолярия из подцарства простейших…

Но Существо не знало своих мудрёных книжных имён. Оно, похоже, растерялось и само не понимало, зачем рычит.

Хомсе было скорее тревожно, чем страшно. Куда додумается пойти нуммулит — сердитый, большой и совсем непривычный к такому себе? Хомса сделал ещё один неуверенный шаг вперёд — и тут же почувствовал, что нуммулит отступил на шаг.

— Не надо совсем убегать, — сказал ему хомса. — Просто отойди подальше.

Он пересёк лужайку, и нуммулит посторонился, давая ему дорогу, — неуклюжая бесформенная тень, под которой с треском ломались кусты.

«Он стал слишком большой, — подумал хомса. — Так ему не выжить».

Теперь затрещали кусты жасмина. Хомса остановился и зашептал:

— Иди тихонько, тихонечко…

Существо зарычало на него. Хомса услышал тихий шелест дождя, гроза была далеко. Они пошли дальше, и Хомса всё время разговаривал с Существом. Так они дошли до стеклянного шара. В этот вечер шар был ярко-синим, волны зыбко мерцали в темноте.

— Не нужно, — сказал хомса. — Кусаться нельзя. Мы не будем их кусать. Просто послушай меня.

Существо слушало, но, возможно, слышало только хомсин голос. Хомса озяб, ноги промокли, он потерял терпение и сказал:

— Становись снова маленьким и прячься. Ты не сможешь так жить!

И шар вдруг погас. Длинные голубые волны разверзлись, точно глубокая пасть, и сомкнулись снова, существо из подцарства простейших сделалось маленьким и вернулось к своей изначальной форме жизни. Папин стеклянный шар, который вмещал в себя весь мир, окружая его своей заботой, раскрылся и впустил растерянного нуммулита.

Хомса Киль вернулся в дом и прокрался к себе на чердак, завернулся в свою сеть и тут же заснул.

Все разошлись, а Филифьонка осталась стоять посреди кухни, погружённая в раздумья. Всё было перевёрнуто вверх дном, гирлянды затоптаны, стулья опрокинуты, бумажные фонарики закапали всё стеарином. Филифьонка подняла с пола бутерброд, рассеянно откусила и выбросила остатки в мусорное ведро.

— Праздник удался, — пробормотала она.

Снова пошёл дождь. Филифьонка прислушалась, но не услышала ничего, кроме дождя. Все ушли.

Филифьонка не была ни довольна, ни расстроена и ничуть не устала. Всё кругом словно замерло, только она прислушивалась. Снусмумрик забыл на столе свою губную гармошку, Филифьонка взяла её в руки, подержала, подождала. Снаружи доносился лишь шум дождя. Филифьонка подула в гармошку, подвигала её туда-сюда, послушала звуки… И уселась за кухонный стол. Как там оно было? Тидели-тидело… Было сложно попасть правильно, она начинала снова и снова, осторожно пробовала ноты, и вот нашла первую, а вторая сама пришла следом. Мелодия проскользнула мимо, но вернулась. Похоже, надо просто пробовать, не искать. Тидели, тидело… теперь звуки пришли чередой, и каждая нота была на своём неоспоримом месте.

Час, другой, третий сидела Филифьонка за кухонным столом и играла на губной гармошке, ощупью, с благоговением. Звуки уже напоминали мелодию, мелодия становилась музыкой. Она играла песни Снусмумрика и свои собственные, она была в полной безопасности и недосягаема для всего остального мира. Её не волновало, что кто-то может её услышать. В саду было тихо, все ползучие уползли, остались только осенние сумерки да набирающий силу ветер.