Туве Янссон - В глубине ноября

— Его величество море, — дрожащим голосом проговорил Хемуль. Морда у него побелела, и он с ужасом смотрел на борта, сразу за которыми — ох как близко! — начиналась зелёная пенящаяся вода. «Так вот оно как, — думал он. — Вот, значит, каково это — ходить под парусом. Весь мир кружится, а ты висишь на краешке над самой бездной, мёрзнешь, стыдишься и жалеешь, что в это ввязался, но уже слишком поздно. Только бы он не заметил, как мне страшно».

За мысом лодку подхватили высокие волны, которые нагнало в эти края откуда-то издалека. Снусмумрик держал лодку по ветру и направлялся прямо в открытое море.

Хемуля стало укачивать. Тошнота подступала медленно и коварно, сначала он только зевал, зевал и сглатывал, сглатывал, и вдруг всё тело сделалось беспомощным и жалким, и из желудка поднялась тоскливая волна, и захотелось умереть.

— Давай к рулю, — велел Снусмумрик.

— Нет, нет, нет, — прошептал Хемуль и отчаянно замахал лапами, от резкого движения в желудке опять открылась пробоина, и всё это невыносимое море, казалось, перевалилось на другой бок.

— Давай к рулю, — повторил Снусмумрик. Он поднялся и перебрался на среднюю банку. Руль беспомощно заболтался сам по себе — кто-то должен его взять, какой ужас, — Хемуль двинулся к корме, он спотыкался и пошатывался над банками и наконец вцепился в руль посиневшими лапами, парус бился в истерике, просто какой-то конец света! А Снусмумрик сидел себе и смотрел на горизонт.

Хемулю было так плохо, что он совсем не мог думать и правил инстинктивно, и вдруг оказалось, что он умеет управлять лодкой, парус наполнился ветром, и лодка ровно заскользила вдоль побережья на высоких волнах.

«Меня не тошнит, — осознал Хемуль. — Когда я крепко-крепко держусь за руль, меня не тошнит».

Желудок успокоился. Хемуль жадно смотрел на нос лодки, который поднимался и опускался на волнах, поднимался и опускался, пусть так идёт и дальше хоть до самого конца света, только пусть меня больше не тошнит, пусть мы даже утонем, только бы меня не вырвало… Хемуль не смел шевельнуть ни одной мышцей, не смел гримасничать, не смел даже думать, он только глядел и глядел на подпрыгивающий нос лодки, а лодка отчаянно летела всё дальше и дальше в открытое море.

Хомса Киль помыл посуду и застелил Хемулеву постель. Он собрал из-под клёна доски и спрятал их за сараем и теперь сидел за кухонным столом, прислушивался к ветру и ждал.

Наконец из сада донеслись голоса — Снусмумрик с Хемулем вернулись. Хомса услышал шаги на кухонной лестнице, и Хемуль ввалился в кухню и сказал «привет».

— Привет, — откликнулся хомса. — Сильный ветер?

— Практически шторм, — ответил Хемуль. — Суровая погодка.

Хемуль всё ещё был зеленоват с лица и дрожал от холода, он снял сапоги и носки и повесил их сушиться у печки. Хомса налил ему кофе. Они сидели друг против друга за столом, и обоим было неловко.

— Я вот думаю, — проговорил Хемуль. — Я вот думаю, не пора ли мне наконец вернуться домой. — Он чихнул и добавил: — Кстати, это я был у руля.

— Ты, наверное, скучаешь по своей лодке, — пробормотал хомса.

Хемуль надолго замолчал. Когда он снова заговорил, на физиономии его отразилось явное облегчение.

— Знаешь, — начал он. — Я тебе кое-что скажу. Сегодня я впервые в жизни вышел в открытое море!

Хомса не поднимал глаз, и Хемуль спросил:

— Ты что, совсем не удивлён?

Хомса покачал головой.

Хемуль встал и принялся мерить шагами кухню, он был очень расстроен.

— Ходить под парусом — это просто ужасно, — признался он. — Мне было так плохо, что хоть концы отдай, и очень страшно!

Хомса посмотрел на Хемуля и сказал:

— Неприятно, наверно.

— Вот именно, — согласился Хемуль. — Но главное, Снусмумрик ничего не заметил! Он считает, что я хорошо держался по ветру, что у меня хорошая хватка, представляешь? И теперь я понял, что не хочу никаких парусов. Разве не странно, а? Я вдруг осознал, что в жизни больше не пойду под парусом. — Хемуль поднял морду и от души расхохотался. Потом он с чувством высморкался в кухонное полотенце и добавил: — Ну вот я и согрелся. Как только носки с сапогами высохнут, отправлюсь в путь. Ох и кавардак, наверное, дома! Придётся навести порядок.

— Устроишь уборку? — спросил Киль.

— Нет, конечно! — воскликнул Хемуль. — Организую других. Ведь мало кто понимает, как всё должно быть устроено, и может обойтись без хорошего совета!

Прощались, как всегда, на мосту. Носки и сапоги у Хемуля высохли, и он готов был к дороге. Ветер ещё не стих, он трепал Хемулевы жидкие волосы, а сам Хемуль не то подхватил насморк, не то расчувствовался.

— Это моё стихотворение, — Хемуль протянул Снусмумрику листок бумаги. — Я записал его на память. Ну, то, «Счастье — в чём оно, скажи?», помните? Удачи, и передавайте привет муми-троллям. — Он махнул лапой и зашагал прочь.

Уже на другой стороне моста его бегом догнал хомса Киль:

— А что ты сделаешь с лодкой?

— С лодкой, — повторил Хемуль. — И верно, лодка.

Он задумался и наконец сказал:

— Я подожду, пока не повстречаю кого-нибудь подходящего.

— Кого-нибудь, кто мечтает о парусах, — уточнил Киль.

— Да нет, — покачал головой Хемуль. — Просто кого-то, кому нужна лодка.

Он снова помахал лапой и вскоре исчез среди берёз.

Хомса глубоко вздохнул. Вот и ещё одним меньше. Вскоре долина станет пустой и прозрачной, как стеклянный шар, и будет принадлежать только муми-троллям и ему, хомсе Килю. Проходя мимо Снусмумрика, он спросил:

— А ты когда уходишь?

— Посмотрим, — ответил Снусмумрик.

Хомса Киль в первый раз зашёл в мамину комнату. Комната была белая. Хомса набрал в кувшин воды и разгладил вязаное покрывало. Филифьонкину вазу он поставил на ночной столик. У мамы на стенах не было картин, а на комоде стояло только блюдечко с булавками, пробками и двумя круглыми камушками. На подоконнике хомса нашёл перочинный нож.

«Мама забыла, — подумал он. — Она всегда выреза́ла им кораблики из коры. Но может, у неё есть другой».

Хомса открыл оба лезвия, большое и маленькое, они совсем затупились, а шило сломалось. У ножа были, кроме лезвий, ещё ножницы, но ими мама, похоже, редко пользовалась. Хомса сходил в сарай, наточил нож и положил его обратно на подоконник.

Погода стала мягче, задул юго-западный ветер.

«Это муми-ветер, — подумал хомса. — Я знаю, они всегда любили зюйд-вест».