Виктория Варгина - Солнечная тропа

Лёнька не совсем понял, о чём говорит Лев Борисович, и перевёл взгляд на Акимыча, но тот напряжённо слушал.

— И вот мне подвернулся случай недорого купить этот дом. Разумеется, я не мог его упустить. Прошлой осенью мы с женой всё осмотрели, и сделка, так сказать, состоялась. Потом я сюда не приезжал, тут рабочие кое-что подремонтировали без нас. Мебель привезли. Ну, теперь и я решился. Набрал продуктов полный багажник и приехал обживаться. Чтоб не терять времени даром, взял рукопись. Буду творить с особым, удвоенным вдохновеньем! — пошутил Лев Борисович.

— Вы писатель? — несмело спросил Лёнька.

Лев Борисович утомлённо кивнул:

— Несу этот крест. А что, я не похож?

— Похож, — сконфузился Лёнька и принялся исподтишка изучать писателя.

Лев Борисович был, безусловно, ещё не старый. Вполне возможно, он даже был молодой, но сбивали с толку его лысина и тучность. В особенности живот. Если честно, то Лёнька не принял бы его за писателя, несмотря на то, что живых писателей никогда не видел. В городе такие дяденьки таскали с рынка толстые авоськи с продуктами, забивали козла во дворах, словом, занимались самым обычным делом. Разве что одет Лев Борисович был несколько по-другому — в облегчённый, кремового цвета костюм со множеством карманов и застёжек.

Пока Лёнька оценивал писателя, Акимыч решил поделиться радостью.

— А мы с Лёней по ягоды ходили да и вернулись с уловом. Угощайтесь, Лев Борисович! — и он протянул писателю душистое лукошко.

— Ах, какая прелесть! — восхитился тот. — Это здесь растёт, да? Знаете что, я вас сейчас самих угощу, только нужно из машины всё в дом перенести.

— Так давайте мы подсобим, — предложил Акимыч, — правда, мы с Лёней харчевались уже, спасибо вам.

— Ни-ни, отказа я не потерплю, — предупредил писатель. — Мы должны дружить, и притом моё угощение тоже достойно внимания.

Лёнька потянул Акимыча за штанину, и дед Фёдор нерешительно закашлялся.

— Гм… Да как-то не вовремя мы, вы ещё осмотреться не успели…

Писатель махнул рукой:

— Осмотрюсь и обживусь — всё успею. Тут в багажнике у меня две сумки остались и пакет. Ты держи пакет, — и он вручил Лёньке кулёк с консервными банками.

— Внизу пока мебель не расставлена, и вещи мы тоже не разбирали, — посетовал писатель, когда они поднялись на крыльцо. — Поэтому мы отправляемся в мезонин. Я это место отвоевал у царящего здесь хаоса под свой кабинет. Вот-вот, сюда, по лестнице.

В мезонин вели ступеньки из коридора, и, поднявшись по ним, гости оказались в маленькой продолговатой комнате с единственным окном в торце, куда алыми зрачками заглядывала поспевающая вишня. Мезонин находился под самой крышей, повторяя её угловатую форму, отчего комната писателя была и низкой, и высокой одновременно. Внутри уместились диван, занявший чуть ли не полкомнаты, а в другой половине — стол и большое кожаное кресло. Кресло имело бывалый вид и походило на матёрого бурого медведя, присевшего на задние лапы, а передние вытянувшего перед собой.

— Ну, что же вы стоите? — спросил Лев Борисович, возникая на пороге с сумкой в руках. — Садитесь кто куда хочет.

Лёнька моментально юркнул в объятия кожаного медведя, а дед Фёдор осторожно присел на краешек дивана.

— Мебель у вас знатная, — заметил он, любуясь писательским креслом.

— Ах, что вы говорите? — удивился Лев Борисович. — Это кресло такое уже старое. Мне его друзья подарили десять лет назад, когда я окончил литературный институт. Откопали в какой-то комиссионке, уже подержанное. Я ещё тогда им сказал: зачем мне этот антиквариат? Так знаете, что они мне ответили? Что писателю без такого кресла просто невозможно, что в нём умные мысли рождаются сами собой. Ну и пришлось взять. Не ради умных мыслей, конечно, а чтобы не обидеть. Так оно у нас простояло, а в прошлом году мы купили новую мебель и всё старьё свезли на дачу.

Акимыч хотел сказать что-то, но передумал, а Лев Борисович раскрыл свою сумку и вынул оттуда лежавшую сверху коробку конфет.

— Вот, зефир в шоколаде… Это моя жена побеспокоилась. Но это на десерт. А сейчас вот, колбаска, ветчина, есть консервированный лосось. Фёдор Акимович, вам что сначала?

Акимыч растерялся и виновато пожал плечами.

— Не стесняйтесь, — ободрил его Лев Борисович. — Лёня, а ты что будешь?

— Колбасу, — ответил Лёнька.

— Ну и молодец! — и Лев Борисович сделал три бутерброда с колбасой — на всех.

— Фёдор Акимович, — обратился он к деду, — а скажите, не дико вам жить в такой глуши?

— Дико? — переспросил Акимыч, словно он ослышался. — Я в Песках родился, всю жизнь тут прожил, если войну не считать… А можно её и не считать — сердцем-то я все четыре года здесь оставался. Потому, видать, и выжил… Оно, может, и хорошо, что человек во всяком месте приживается, да я, вишь, такое дерево, что только в родной земле растёт, а в чужую сунь — оно и засохнет.

Писатель слушал с интересом.

— Это очень трогательно, Фёдор Акимович. Трогательно, что вы так привязаны к своей, так сказать, малой родине. Сейчас все в город перебираются, поближе к цивилизации. А вы, наверное, против?

— Зачем мне против быть? Каждый себе сам жизнь выбирает, — ответил Акимыч.

— А когда я вырасту, — вдруг сказал Лёнька, — то приеду жить в Пески!

Писатель рассмеялся:

— Когда ты вырастешь, ты пойдёшь учиться в институт, станешь артистом, летчиком или дипломатом, и тебе незачем будет ехать в Пески.

— А вы, стало быть, писательский институт кончили? — полюбопытствовал Акимыч.

— Литературный, — уточнил Лев Борисович. — Вообще-то сначала я окончил педагогический институт и целый год учительствовал.

— Что же, тяжело оказалось с ребятнёй сладить? — добродушно усмехнулся дед Фёдор.

— Нет, не особенно. Но я почувствовал, что моё призвание в другом. Я начал писать рассказы для детей в городскую газету, а потом местное издательство выпустило сборник этих рассказов. Затем вышел ещё один, меня приняли в Союз писателей, и я поступил в литературный институт. Заочно.

— А как ваша фамилия? — задал Лёнька давно мучивший его вопрос.

— Ты хочешь сказать, как я подписываю свои произведения? Мойдодыров. Лев Мойдодыров.

— Откуда же у вас такая фамилия? — бесхитростно спросил Акимыч.

— А это не фамилия, это псевдоним. Настоящая моя фамилия — Визгунов. Но я подписываюсь Мойдодыровым, во-первых, потому, чтобы сразу было понятно, что я детский писатель, а во-вторых, чтобы читатели меня лучше запомнили.

— А имя? — спросил Лёнька.

— Что имя?

— Имя тоже не настоящее?

— Нет, с чего ты взял? Имя самое настоящее, — и Лев Борисович вспорол банку с лососем. — Угощайся. И вы, Фёдор Акимович, ешьте на здоровье. Значит, ты, — снова повернулся он к Лёньке, — приехал к дедушке на каникулы?