Виктория Варгина - Солнечная тропа

В саду петуха не оказалось, и Лёнька стал подкрадываться к картофельным зарослям, откуда доносилось квохтание хохлаток. Тут им было вольготно зарываться в сухую землю борозд и при этом поднимать целые фонтаны пыли. Лёнька насчитал таких фонтанов аж одиннадцать — какой из них принадлежит петуху? А может, хитрюга ведёт себя иначе и не пылит? Но Лёньке и так было ясно, что он тут, в сероватой ворсистой ботве. Где ему ещё быть, если в саду роются всего две курицы, а в огороде их не видно вовсе? Да там забор… Забор! Вот от кого он поставлен — от кур! От кур и проклятого петуха! Обрадовавшись, Лёнька аж подпрыгнул. И тут увидел невдалеке писателя Мойдодырова.

— А, Лёня, здравствуй! — громко крикнул Лев Борисович и даже, сняв свою шапочку, помахал ею.

Лёньке пришлось оставить свой скрадок и подняться навстречу писателю.

— Доброе утро, — несмело поздоровался он.

Один, без Акимыча, мальчик не знал, как ему вести себя с писателем. От этого он некстати покраснел и потупился, однако Лев Борисович ничего не заметил.

— Не просто доброе, а прекрасное утро! — с воодушевлением выразился он, остановившись у края картофельного поля. — Правда, Лёня?

— Правда, — негромко сказал Лёнька и задумался: что бы ещё добавить?

— А у меня сегодня была не менее прекрасная ночь, — признался Лев Борисович. — Я должен тебе сказать, что здесь вообще удивительная атмосфера. Это сразу чувствуется. Но для меня ночь — всегда исключительное время. Догадываешься, почему?

— Нет, — ответил Лёнька, не искушённый в писательских делах.

— Да потому, что по ночам ко мне на свидание является Муза. Ты знаешь, кто это? Вижу, что не знаешь. Это значит, приходит вдохновение и я сажусь за бумагу.

— Вы писали книжку? — догадался Лёнька.

— Ну, о книге говорить пока рано, — сдержанно заметил Лев Борисович. — Я, знаешь ли, суеверный человек. Но так и быть, поведаю тебе о своей мечте. Я действительно собираюсь написать целую книгу сказок. Раньше я сочинял стихи, рассказы для детей. У меня даже повесть есть. Но я ещё никогда не писал сказки. Вот хочу попробовать себя в новом жанре. Что ты на это скажешь?

У Лёньки не было особого мнения, и он ответил:

— Вообще я люблю сказки. Даже больше, чем всё остальное.

— Ну, это вполне объяснимо. Детям сказка необходима так же, как… как, ну, например, молоко, или конфеты, или игрушки…

— Лев Борисович, — спросил Лёнька, — а вы на рыбалку ходили?

Писатель Мойдодыров с недоумением взглянул на мальчика, потом на свой спиннинг.

— Что? Ах, да, ходил… Правда, мне не повезло на первый раз, но я считаю, что главное это не улов, это настроение. Ведь так?

— Так, — признал Лёнька.

— А почему, думаешь, я туда отправился? Вот слушай: ночью я так заработался, что забыл обо всём, и даже о времени. Вдруг вижу — а за окном светает. Понимаешь, всю ночь писал! Ну не ложиться же мне спать, когда такой рассвет. И потом — первое утро в деревне. Я собрался, взял спиннинг и пошёл на речку. И не пожалел нисколько. Я даже вспоминал сегодня слова Фёдора Акимовича о здешних красотах. Тут он, конечно, прав. Кстати, ты не знаешь, как эта речка называется?

— Голубинка, — подсказал Лёнька.

— Да-да, вот именно. Такая чистая, такая первозданная речка. Только маленькая… Или ничего?

Лёнька вспомнил, как сетовал Акимыч на сухое лето.

— В этом году дождей было мало, — объяснил он, — с мая-месяца ни одного дождя. Вот Голубинка и обмелела. А если пройдёт сильный дождь, она поднимется. Мне Акимыч говорил.

— В самом деле?

Лев Борисович с любопытством посмотрел на Лёньку и вдруг спросил:

— А ты, наверное, много интересного тут знаешь, а?

— Нет, — опять смутился мальчик, — я недавно только приехал…

— Ну, всё равно, твой Акимович наверняка рассказывает тебе много разных историй. И потом — вы собираете в лесу чудеса. Я правильно понял?

— Мы не собираем, их нельзя собирать…

— Понимаю, — в раздумье проговорил Лев Борисович и не очень уверенно спросил:

— А со мной ты не поделишься своими… наблюдениями?

Теперь задумался Лёнька. Похоже, Мойдодыров оправдывал его опасения, однако сердиться на него уже не хотелось. Не хотелось и обижать писателя. Но чтобы принять его в их с Акимычем компанию… Если бы дело касалось одного Лёньки, он бы уважил писателя, но что скажет дед Фёдор? Доверит ли он Льву Борисовичу тайны здешних лесов, озёр и полей? Ещё недавно Лёнька сомневался, а сейчас внутренний голос подсказывал ему, что писателю не на что особенно рассчитывать. По крайней мере, в ближайшее время, как и обещал Акимыч.

Мальчик колебался, а писатель Мойдодыров терпеливо ждал, едва ли понимая причину Лёнькиного смятения.

— Ну, послушай, дружок, — наконец заговорил он, — не думай, что я собираюсь выведывать какие-то твои секреты. Но ты ведь можешь сводить меня в лес? За ягодами, например?

— Конечно, могу, — облегчённо вздохнул Лёнька, у которого словно гора свалилась с плеч. — Только я сам ещё…

— Слыхал, слыхал, — улыбнулся Мойдодыров, — не переживай. Мы будем вместе исследовать этот заброшенный край.

Лев Борисович остался доволен их соглашением, да и Лёнька в конце концов почувствовал себя свободно.

— А знаешь, Лёня, — вдруг загорелся писатель, — ведь ты мог бы помочь мне в одном деле. Очень важном деле. Ну как?

— Если у меня получится… А какое дело?

Лев Борисович принял загадочный вид.

— А вот пойдём ко мне и узнаешь. Это дело у меня дома лежит. Пошли?

— Пошли! Ой! — Лёнька споткнулся. — Я бабушке скажу. Вы подождите, я сейчас!

— Жду! — пообещал Лев Борисович ему вслед.

Лёнька не увидел бабушку во дворе и заскочил в избу.

— Ба! Я к писателю пойду! — объявил он с порога.

— Неужто опять в гости пригласил? — спросила бабушка Тоня.

— По делу! — коротко бросил Лёнька и метнулся в сени.

— Погоди! — крикнула бабушка. — Вот возьми, снеси ему молока. Скажи — парное, пускай сразу и пьёт.

Бабушка вручила Лёньке крынку с молоком и отворила дверь во двор.

— Смотри, не разлей, деловой…

Лёнька нашёл писателя на прежнем месте. Подняв голову, Лев Борисович щурился в небо, где уже высоко стояло солнце, изрядно припекая землю.

— Жарко становится, — сказал Лев Борисович, — а на небе ни облачка. Ты говоришь, сухое лето?

— Вам бабушка молока передала! — выпалил Лёнька. — Его надо пить сразу.

Писатель рассмеялся:

— Твоя бабушка, наверное, не хотела сказать, чтобы я пил молоко в огороде. Большое спасибо, я выпью дома. Понеси, если тебе не трудно.

Они пошли к дому с мезонином по задам улицы. Следом за бабушкиным участком с ровными рядками картошки лежал настоящий пустырь. Уже ничто не напоминало о том, что эту землю обрабатывали человеческие руки. Здесь хозяйничали лопухи, лебеда и крапива, вымахавшие в рост на приволье. За пустырём виднелся бывший сад, где рядом со старыми деревьями тянулась вверх молодая фруктовая поросль, выискивая и себе место под солнцем. Среди этих зарослей развалившийся дом казался просто невысоким холмиком, и было трудно поверить, что когда-то здесь жили люди.