Хатка Бобра - Как Веприк, сын Тетери, маманю спасал

— Нет! Они хорошие! — начал заступаться за своих пленниц Змей Горыныч. — Есть и добрые, и песни поют, и читать умеют, и крестиком вышивают… Вот только меня никто не лю-ю-юбит… — он снова захныкал. — Украл недавно одну — такая умница. На арфе мне играла, стихи наизусть рассказывала по-французски. Я думал уже — вот она, моя единственная… А оказалось: не она, а он! Сидит теперь день-деньской в библиотеке, мои книжки читает! — с обидой крикнул змей и с удовольствием наябедничал, кивая на Веприка: — Из их деревни, между прочим! Не деревня, а сплошной кошмар. Унес оттуда тетку, думал, будет подружка Смеянушке — и тетка тоже мужиком оказалась! Да каким вредным! Я бороду уже потом разглядел.

— Это наш староста, Пелгусий, — сказал мальчик.

— Ах, я бедный-несчастный, — продолжал ныть Горыныч. — …голодный! — поразмыслив, добавил он.

— Конечно, — согласилась Ладушка. — Ты столько несчастья вокруг себя натворил, что самому давно уже пора несчастным стать.

Она повела правой рукой и из травы в этом месте поднялся нежный росток с голубым бутоном. Богиня повела левой рукой и из-под нее поднялся другой, такой же росток. Лада некоторое время наблюдала, как удивительные цветы растут, раскрывают шире свои небесные чашечки и радуются теплому свету, а потом вдруг сорвала один из них и протянула Горынычу. Змей залюбовался подарком, но тот завял у него на глазах: стебелек поник и безжизненно свесился, лепестки почернели. Между тем второе растеньице цвело все роскошнее.

— Посмотри, что твоя любовь делает, — тихо сказала Лада, выпуская из руки засохший цветок, минуту назад еще бывший таким живым и прекрасным.

— Пусть одна меня полюбит, я тогда всех отпущу! Честное слово! — ответил змей.

Богиня рассмеялась, но не по-доброму звучал этот смех, не распустились от него нигде ни цветы, ни ягоды.

— Ты крадешь самых красивых человеческих дочерей, вырываешь их из земли, лишаешь родного света и тепла — и ждешь, когда тебя полюбят?! Насильно мил не будешь, Горыня!

Несчастный вид змея даже Веприку внушал сочувствие.

— Горыня-Горыня! — продолжала Лада, укоризненно качая головой. — Ты прав: в душе таятся несметные сокровища, только их искать надо, заслужить, чтобы открылись они тебе — а не хватать жадными лапами! Посмотри на себя Горыня: как сверху ты чудище поганое, таким ты и внутри стал!

— Это неправда! — рявкнул Змей.

— Правда! — крикнул мальчик, шагнув вперед. — Злодей ты! Бедоносец!

— Разбой творить перестань, — велела Лада. — От людей не прячься. Раскрой свое сердце навстречу людям! Покажи, чем ты богат — тогда и клады заветные, сокровища душевные повсюду обнаружишь, — богиня обращалась уже не к одному виноватому чудовищу. Веприку тоже полезно было послушать все ее слова. И не только Веприку, — и мне, и всем, и тебе тоже.

Богиня шевельнула пальчиком, но волшебство на этот раз у нее не получилось — так показалось маленькому русу. Всего-то выросла у ног неприглядная травка с серой метелочкой, вроде тимофеевки. И тут от ладушкиной стройной фигуры заструился понемногу золотистый свет. Сияние делалось все ярче — и вот уже Лада вся горит и сверкает и даже алое платье богини стало золотым.

«Да ведь этот дивный свет — он и есть любовь!» — с восторгом понял мальчик, когда Лада повернула к нему свое ласковое лицо.

А неприглядная травка, согретая волшебным огнем, начала виться, расти и цвести. Длинные золотистые лепестки сплелись в прекрасный, отсвечивающий изнутри розовой зарей, венчик такого несравненного изящества, что померк даже пышный небесный цветок.

Окруженный волшебными лучами, Веприк ощутил, как прекрасен и добр весь мир вокруг него, и даже Змей вздыхал, опустив головы. Средняя из них любовалась золотистым цветком, правая — преданно глядела на Ладу, а левая — озирала с большим дружелюбием маленького охотника.

— Ты храбрый мальчик, — наконец признался Змей Горыныч. — И очень надоедливый, — справедливости ради добавил он себе под нос. — Забирай свою маму да вези ее домой!

Змей обернулся и, повинуясь хозяйскому взгляду, в хрустальной стене растворились вдруг невидимые ворота. Боясь, как бы они не закрылись, Веприк бросился бежать во дворец. Он стремглав миновал стеклянные комнаты и коридоры и неожиданно оказался в зеленом саду, занимавшем всю среднюю часть дворца.

В саду, словно диковинные птицы, гуляли повсюду несказанные красавицы из разных земель — в богатых одеждах и браслетах, но невеселые. Мальчик заметался по цветным дорожкам, обнаруживая, как велик сад.

— Мама! — крикнул в отчаянии он и сто прекрасных женщин вздрогнули и прижали руки к сердцу, гадая, не их ли зовет родной голос. И вдруг совсем рядом, в кружевной беседке из висячих зеленых ветвей, мальчик увидел Смеяну. Она, не понимая еще, что происходит, говорила подруге:

— … наверно, на санках сейчас катаются. Только бы Тетеря не забывал их у печки сушить. У вас во Франции печки есть?

— Маманя! Родненькая! — завопил Веприк.

Смеяна вскочила с места.

— Сыночек! — только смогла проговорить она и залилась слезами.

— Не плачь, мама!.. — воскликнул мальчик, но больше не успел сказать ничего, потому что сам расплакался, кидаясь в материнские объятья.

— Вепрюшка! — плакала Смеяна, осыпая сына поцелуями. — А батянька твой где? А Дуняшка?

— С батянькой все хорошо, — успокоил маму юный охотник, вытирая рукавом опухший от слез нос. — Он в подвале у князя сидит.

Тут же нашлась и Дуняшка: остальные участники отважного отряда входили в сад — и пресветлая Лада, и Горыныч тоже с ними.

— Мама! — уверенно и радостно сказала Дунька, увидев мать.

Такого счастья Смеяна не вынесла, она пошатнулась и упала в обморок.

Дунька побежала к маме, но ее внимание отвлекла огромная желтая груша, свисавшая над ступеньками. Дунька присела около лежащей на дорожке Смеяны и, протягивая спелый плод, посоветовала:

— Ам! Кусна! Мама, ам!

— Не охотница, — проворчал Веприк, косясь на сестренку. — Очень уж болтлива!

Убедившись, что мама грушу не хочет, Дуняшка уселась поудобнее и съела ее сама.

Жители волшебного замка не успели перевести дух после волнующих событий, а ответ змею был уже приготовлен — из ближних кустов вылезла сутулая бородатая фигура в арабском халате, подвязанном веревочкой, и с торжеством заявила:

— Ага, гадючья твоя душа! Попался! Я тебя, огнеплюя хвостатого, предупреждал: приедут наши мужики и спасут меня! А тебе надают по трем шеям, чтобы больше не безобразничал. Так тебе и надо, трехголовая твоя рожа!..

— Трехрожая твоя голова, — поправил Чудород.

— Не мешай, Чудя, — раздраженно отмахнулся староста Пелгусий. — Не перебивай старших… О чем я говорил?.. Так вот! Вот они какие, наши мужики березовые!.. то есть березовские! В огне не горят и в воде не тонут! Богов уважают! Добрались до твоего поганого царства!.. И какая-то баба незнакомая вместе с ними, — добавил Пелгусий, подозрительно глянув на Ладу. — Наверно, они ее тоже спасли где-нибудь по дороге… Эй, ребята, а вы нас точно спасать пришли, а не сами в плен попали? — шепотом уточнил он у односельчан.