Молдавские сказки

— А ты не шутишь, эй, Губастый? Тьфу ты, храбрый какой! Как осерчает, так и в штаны делает, — сказал Флэмынзила. — До чего ж ты мне люб. Сунул бы тебя за пазуху, да уши не лезут. Лучше успокойся маленько, язычок придержи за зубами. Просто так, чтобы после не жалеть — ведь не один же ты в этом доме.

— Ах так! Как сказано: одолжи добром, уплатят злом, — сказал Жерила. — Поделом мне, зачем вас вперед себя не пустил? Будет мне наука. И пускай все так поплатятся, кто поступит, как я!

— Верно говоришь, Жерила, только зря не лечишься, — молвил Окила. — Проболтал ночь напролет, загубил нам сон. Ты бы что сказал, если бы тебе сон разбили? Скажи спасибо, что на кротких напал, другие бы тебе всыпали по десятое число!

— Вы что ж, не замолчите? Вот я сейчас протиснусь сквозь стены, выйду с крышей на голове, — сказал Лэци-Лунжила. — И как это вас даже в эту пору черт унять не может? Эй, Губастый, сдается мне, ты один тут причина раздора.

— А то кто же? — сказал Окила. — Придется ему, кажется, прописать средство.

— Причеши-ка ему вихор, поиграй на спине, попляши на брюхе, — молвил Сетила. — Иначе шалопая не угомонишь.

Увидал Жерила, что все против него, как хватит по стенам инеем в три ладони толщиной — все затряслись от стужи, зуб на зуб не попадает.

— Нате! Проучил я вас! В другой раз сами скажете, чего вам надобно, — расхохотался Жерила. — Как тут со смеху не лопнуть? Ну, о Белом Арапе другой разговор, но вы-то, кривляки, негодники, сколько ночей в соломе, на свалке отхрапели, — иметь бы мне столько монет в кошельке, больше не надо! Так пристало ли вам, валетам червонным, на кухне рожденным, из себя благородных корчить!

— Снова семя раздора ищешь, эй, Губастый! — сказали остальные. — Черт бы побрал тебя и весь род твой, на веки вечные, аминь!

— Вот и я тоже о том вашей милости бью челом, отправить бы вас на слом, — сказал Жерила. — А теперь давайте-ка спать, а то скоро вставать, Белому Арапу помогать, верой и правдой ему служить, меж собою дружить, ибо спорами да раздорами рая нам не нажить.

Бубнили они, бубнили, а тут и заря занялась!.. А когда занялась, то царский слуга, считая, что от гостей начисто избавился, явился золу во двор выметать. И что же он видит? Медный дом, с вечера как жар раскаленный, ледяной глыбой стоит; не отличишь подо льдом, где тут двери, где решетки, где ставни на окнах — ничего! А из дому — шум столбом валит. Это гости по дверям что есть мочи колотят, как шальные орут:

— Что за царь, нас без капли огня оставил! Этак и вовсе замёрзнуть можно. В самых убогих лачугах так на дрова не скупятся. Вот беда, так беда! Да у нас язык к нёбу пристыл, мозг в костях перемерз!..

Царский слуга, услыхав такое, перепугался не на шутку, но и злость его тоже взяла. Силится дверь открыть на ходу. С петель сорвать — и того меньше. Что тут делать? Бежит к царю, обо всем докладывает. Тут и царь прибегает, и пропасть народу, с кирками острыми, с котлами кипятку. Одни лед кирками ломают, другие льют кипяток на дверные петли и в замочную скважину. Изрядно намаявшись, с большим трудом открывают двери, гостей выпускают из дому, а гости-то, гости! Головы у них, и бороды, и усы в инее, не поймешь, люди это, или черти, или призраки какие… Дрожмя дрожат — зубы так и лязгают. А Жерилу словно все черти ада трясут; такое губами выделывал, что сам Рыжий царь ужаснулся при виде его красы.

Выступил Белый Арап вперед, поклонился царю и сказал:

— Ваше величество! Его светлость, племянник могущественного Зелен-царя, верно, ждет меня, не дождется. Теперь-то уж, думаю, отдадите мне вашу дочь, а мы вас в покое оставим и уйдем восвояси.

— Что ж, удалец, — хмуро ответил царь, — придет и такое время. А пока подкрепиться вам надо, чтоб никто не сказал потом, что ушли вы из дворца моего, как из голодного дома.

— Золотые слова, ваше величество, — сказал Флэмынзила, — давно уже у нас с голодухи кишки марш играют.

— Может, и выпивка будет, ваше величество? — спросил Сетила, — а то ведь глотки у нас пересохли от жажды.

— Перестаньте, — сказал Окила, то и дело моргая, — знает его величество, чего нам надо.

— Так и я думаю, — сказал Пэсэрила, — не зря же попали мы в царский дворец. Не бойтесь, не допустит его величество, чтоб терпели мы голод, стужу и жажду.

— Какой тут может быть разговор? — вмешался Жерила, лязгая зубами. — Разве не знаете, что его величество — отец голодных и жаждущих? Оттого-то и радуюсь при мысли, что наконец-то согреюсь малость, хлебнув крови господней.

— Придержите-ка языки, — сказал Флэмынзила. — Довольно одной палки на целый воз горшков. Не приставайте к его величеству, тоже ведь он человек… Нашему брату, бедняку, не под силу, конечно, дело такое провернуть, а для царства это все равно, как если бы блоха укусила: даже и незаметно.

— Я так думаю, что еда — пустая забава, — сказал Сетила. — вот выпить — другое дело. Я попросил бы его величество, если уж угодно попотчевать нас, пускай поднажмет на выпивку, ибо в ней вся суть и сила. Но сдается мне, слишком мы заболтались, так что его величество и не знает как нам угодить.

— Да хоть бы уж дали поскорей, что дать решено, — сказал Флэмынзила. — Так и сосёт с голодухи под ложечкой.

— Потерпите маленько, — сказал Окила. — Не мыши у вас ночевали в желудке. Сейчас и вино подадут и еду, только брюхо готовь.

— Тотчас же все поднесут, — сказал им царь, — лишь бы вам управиться! Не покажете себя едоками и выпивалами — на себя пеняйте. Хлебнёте со мной горя.

— Другой заботы не дай нам, боже, — сказал Флэмынзила, держась за живот.

— А его величеству дай он мысли благие и щедрую руку, чтоб побольше перепало нам еды и питья, — сказал Сетила, у которого слюнки так и текли. — Потому что по этой части едва ли нас кто за пояс заткнет. Зато на работе мы на рожон не лезем.

Царь слушает все это молча, с досады слюной давится. А сам про себя думает:

"Ладно, ладно, пытайте пальцем море. Выйдет вам все это боком".

Повернулся и пошел домой.

Проходит немного времени, подкатывают двенадцать фургонов с хлебами, и тут же приносят двенадцать жареных коров и двенадцать бочек крепленого вина, от которого, только глотни, ноги вдруг отнимаются, глаза стекленеют, язык прилипает к нёбу и начинаешь лопотать по-турецки, не зная ни бельмеса. Сетила с Флэмынзилой сказали тогда остальным:

— Ну-ка, поначалу ешьте и пейте вы, сколько влезет. Но не вздумайте всю еду и питье ухлопать, не то узнаете, почем фунт лиха.

Сели Белый Арап, Жерила, Окила и Пэсэрь-Лэци-Лунжила за стол, наелись, напились досыта. Но куда там! И незаметно, откуда ели-пили, ведь еды там было и питья со всего царства, не шутка!

— А ну-ка, бездельники, в сторону! Только еду искромсали, — сказали Флэмынзила и Сетила, которым от голода и жажды совсем невмоготу стало.