Молдавские сказки

— Вставай, вставай! — сказал Фэт-Фрумос, лаская ее. — Видишь, уже полдень.

Она встала, откинула волосы со лба на спину, Фэт-Фрумос обнял ее стан, она обвила его шею рукою, и так они прошли по грядкам цветов и вошли в мраморный царский дворец.

Фэт-Фрумос подвел девицу к царю и сказал, что это его нареченная. Царь улыбнулся, затем взял Фэт-Фрумоса за руку, словно хотел ему поведать тайну, и отвел к большому окну, сквозь которое было видно обширное озеро. Не сказал царь Фэт-Фрумосу ни слова, а только глядел в удивлении на озерную гладь и в глазах его появились слезы. Белый лебедь, раскинув крылья, точно серебристые паруса, и окунув голову в воду, рассекал ясное зеркало озера.

— Ты плачешь, царь? — спросил Фэт-Фрумос. — Отчего же?

— Фэт-Фрумос, — ответил царь, — добро, которое ты мне сделал, я не смогу оплатить даже собственной жизнью, как бы она мне ни была дорога. И все же я попрошу у тебя еще большего.

— Чего именно, государь?

— Видишь ты этого лебедя, влюбленного в волну? Я молод, мне следовало бы любить жизнь, и все же сколько раз мне хотелось наложить на себя руки. Люблю я девицу-красавицу с задумчивыми глазами, милую, как прекрасный сон. Она дочь Лютня, человека гордого и дикого, который всю жизнь охотится по лесам вековечным. О! Насколько он свиреп, настолько прекрасна его дочь. Все мои попытки похитить ее оказались тщетными. Попытайся это сделать ты!

Фэт-Фрумосу не хотелось и с места сдвинуться. Но, как и всякий витязь, он дорого ценил братство крестовое, дороже собственной жизни, дороже любимой невесты.

— Царь пресветлый, много счастья у тебя было в жизни, но в одном тебе особенно повезло: в том, что побратался ты с Фэт-Фрумосом. Ладно, пойду похищать дочь Лютня!

Выбрал себе Фэт-Фрумос коней ретивых, коней с ветровой душою, и стал готовиться в поход. Тогда его нареченная — звали ее Иляной — прошептала ему на ухо, нежно целуя:

— Не забывай, Фэт-Фрумос, что пока тебя здесь не будет, я не перестану плакать.

Глянул он на нее с жалостью, приласкал и, вырвавшись из ее объятий, вскочил в седло и умчался.

Ехал он по кодрам пустынным, по горам с заснеженным челом. Ночью, когда меж древних скал появилась бледная, как лицо мертвой девы, луна, перед его глазами проплывали то повисшие в небе чудовищные лохмотья, окутывающие вершину какой-нибудь горы, то мрачная руина былого — разрушенный, разнесенный по камешкам замок.

Когда рассвело, Фэт-Фрумос увидел, что цепь гор переходит в необозримое зеленое море, гладь которого лениво и звучно бороздят тысячи искристых волн; и сколько ни глядел он вдаль — только синее небо да море зеленое. В конце горного кряжа прямо над морем нависла величественная гранитная скала. А на ней, точно птичье гнездо, приютилась прекрасная крепость, столь белая, что казалась посеребренной. В арчатых стенах сверкало множество окон; одно из них было открыто, и Фэт-Фрумос увидел среди горшков с цветами смуглую голову девушки, с мечтательным, как летняя ночь, лицом. Это была дочь Лютня.

— Добро пожаловать, Фэт-Фрумос, — вскрикнула девушка и, соскочив с окна, открыла ему ворота замка, в котором она жила одна-одинешенька, точно дух пустыни. — Этой ночью мне снилось, будто говорила я со звездой, и звезда мне поведала, что ты придешь посланцем от царя, который меня любит.

В большой зале замка, в пепле очага, сидел на страже кот семиглавый. Когда одна голова мяукала, слышно было за день пути, а когда все семь мяукало, слышно было за семь дней пути.

Лютень, днем и ночью пропадая на своей дикой охоте, отдалился от замка на день пути.

Фэт-Фрумос взял девицу на руки, посадил ее на коня, и помчались они вдвоем вдоль пустынного берега морского, точно две едва уловимые воздушные тени.

Но у Лютня, высокого и сильного человека, был волшебный конь о двух сердцах. Кот в замке замяукал одной головой, а конь Лютня заржал своим бронзовым голосом.

— В чем дело? — спросил Лютень коня своего волшебного. — Иль тебе добрая жизнь надоела?

— Не надоела мне добрая жизнь, а вот с тобой худо приключилось. Фэт-Фрумос дочь твою увез.

— Сильно нам нужно спешить, чтобы нагнать их?

— Можно и поспешить, а можно и не очень. Нагнать их нетрудно.

Вскочил Лютень в седло и помчался, точно страшное привидение. Вскоре он догнал беглецов. Биться с Фэт-Фрумосом Лютень не стал, так как сам был христианином и нечистой силы в нем не было.

— Фэт-Фрумос, — молвил Лютень, — больно уж ты красив, и мне тебя жаль. Теперь я тебе ничего не сделаю, но в другой раз… помни!

И, посадив дочь к себе на коня, исчез, будто ветер, будто его и вовсе не было.

Но Фэт-Фрумос не зря был богатырем и не зря запомнил дорогу назад. Он вернулся и снова застал девушку одну. И хотя та была еще более грустна и заплакана, теперь она казалась еще красивее. Лютень опять уехал на охоту за два дня пути. На сей раз Фэт-Фрумос взял других коней, прямо из конюшни Лютня, и увез девицу ночью.

Мчались они, как быстрые лучи луны по высоким морским волнам, мчались сквозь холодную и пустынную ночь, как мчится милый сон; но в беге своем расслышали длинное двуголовое мяуканье кота, что остался в замке. Затем им показалось, будто и шагу дальше ступить не могут, подобно тому, как порой хочешь побежать во сне и не можешь. Затем их обволокло облако пыли — это Лютень мчался к ним во весь опор.

Брови его были насуплены, лицо было страшным. Не проронив ни звука, он схватил Фэт-Фрумоса, подбросил до самых черных грозовых облаков и, забрав свою дочь, растаял в ночи.

Фэт-Фрумоса сожгли молнии и только оставшаяся от него горсточка пепла упала на горячий песок пустыни. Но из пепла возник хрустальный ручей и потекли его воды по алмазным песчинкам; и выросли по берегам ручья густые зеленые деревья, окутав его прохладной тенью и приятным благоуханьем. Если бы кто-нибудь мог понять голос ручья, он узнал бы, что тот в нескончаемой дойне оплакивает златокудрую Иляну, нареченную Фэт-Фрумоса. Да кто может понять голос ручья в этой пустыне, куда до сих пор нога человечья не ступала?

В те давние времена господь ходил еще по земле. Однажды шли по пустыне два человека… Это были господь и святой Петр. У ручья господь напился воды и освежил лицо и руки. А когда они пошли дальше, святой Петр сказал:

— Господи, сделай так, чтоб этот ручей стал тем, чем он был раньше.

— Аминь! — сказал господь, подняв руку, и путники ушли.

Как по мановению волшебного жезла, исчезли и деревья и ручей, а Фэт-Фрумос, очнувшись от долгого сна, встал и огляделся вокруг… Тут он вспомнил, что пообещал похитить дочь Лютня, а коль богатырь пообещал сделать что-либо, нелегко ему от своего отступиться.

Пошел он снова в путь-дорогу и к вечеру добрался до замка Лютня, огромной тенью высившегося в вечерних сумерках. Вошел в замок и застал дочь Лютня всю в слезах. Как увидела она Фэт-Фрумоса, посветлело ее лицо, точно волна под ярким лучом. Рассказал он ей, как воскрес, а она ему и говорит: