Молдавские сказки

— Ваше ничтожество, — молвили они, кланяясь дьяволу в ноги, — никак не догнать их. Встретили мы на пути старика, готовившегося к жатве, и сказал он нам, что видал беглецов, да больно давно, еще когда сеял пшеницу. Вот и вернулись мы назад. Кто их знает, куда они делись!

У черта сердце зашлось от злости:

— Дуралеи вы лопоухие, ведь это они и были!

Взвился он, точно страшный смерч, и помчался сам беглецов догонять. Летит он над землей, во всех ужас вселяя, и где ступает его нога, там пропасть раскрывается, где дохнет — земля в пепел превращается. Оглянулся Дафин, видит туча темная, мохнатая прямо на них надвигается, но признала Вестра черта лукавого, стукнула кольцом оземь да и превратила Дафина в реку глубокую, полноводную, а сама уточкой обернулась, по волнам поплыла.

Как дошел бес к реке той да как взглянул на уточку, сразу же признал Вестру. Начал он воздух в себя тянуть да и поднял бурю страшную, все уточку ко рту своему притянуть норовит. Но река волнами своими уточку заграждает, к другому берегу поворачивает.

Долго трудился бес, да все понапрасну. Видя, что так ему ничего не добиться, принялся он глотать воду речную, глотал, глотал, пока наглотался до отвалу и лопнул.

Как перед заблудшими в лесу дремучем вдруг неприметная тропка появится, так и перед Дафином и Вестрой ясная дорога широкая раскрылася.

Радостные пошли они в путь-дорогу и все шли да шли через тридевять земель, через тридевять морей к родному краю Дафина. А там старый царь с царицей все горюют да оплакивают судьбу сына своего несчастного. С тех пор, как забрал у них черт сына, не просыхали слезы в их глазах, улыбка лица не освещала, а сердца вздохов не вмещали. Но вот дожили они до того, до чего вовек не надеялись дожить. Дафин вернулся во дворец и предстал пред их очами.

Как солнце своими лучами разгоняет тьму ночную, так радость осветила лица родительские — и закатили они пир на весь мир и сыграли свадьбу сына своего с прекрасной Вестрой. Народу было тьма-тьмущая, и я там был, мед-пиво пил, но, узнав, что с ними приключилось, не высидел до конца, а

Сказка — сказкой, былью — быль.

Не случись все это —

Не пошла б молва по свету.

Жили-были мужик да баба, и была у них дочь прекрасная, как утро ясное, проворная — на все руки мастерица и резвая, как весенний ветер. Кому случалось увидеть, как трудятся ее руки, как горят ее глаза, как пламенеют ее щеки, тому западала она в душу на всю жизнь; а у тех, кто помоложе — сердце начинало сильнее биться.

В один прекрасный день взяла она два кувшина и отправилась к колодцу по воду. А как наполнила кувшины, захотелось ей посидеть немного на срубе колодца. Глянула девушка вниз и увидела стебелек базилика. Недолго думая, девушка сорвала его, понюхала и от запаха базилика зачала ребенка.

Принялись родители девушку до того бранить да поносить, что свет ей стал немил, и порешила она удрать, куда глаза глядят. Собралась тихонько от всех, ушла — и след ее простыл.

Со страху да от обиды горючей шла девушка и шла без роздыха, пока дошла до леса дремучего и наткнулась там на пещеру. Подумала она отдохнуть в пещере и только порог переступила, а навстречу ей выходит, покашливая да покряхтывая, старый-престарый дед, спина горбом, ноги колесом, по колени борода, по плечи усы, по пятки волосы.

— Что ты за человек и как сюда попала? — спрашивает ее старик, поднимая костылем нависшие на глаза брови.

Заплакала девушка, застонала да потом и рассказала, что да как случилось и почему она в его пещере очутилась.

Услышал старик ее рассказ, и гора забот и хлопот с него свалилась. Усадил девушку на каменную лавку и стал ее добрыми речами утешать; так оно бывает: дождь охлаждает землю после зноя солнечного, а речи стариков услаждают души юношей при жизненных невзгодах. Утешил ее старец теплым сочувствием и уговорил пожить подольше в его пещере.

Так они и жили, девушка горе свое тешила, а дед — старость. По утрам к пещере подходили три козы. Старик доил их, и этим они кормились.

Вот пролетело время, и девушка родила мальчугана, такого пухленького и красивого, что даже солнце улыбалось, на него глядя. А старец-то, бедный, как счастлив был! Ноги его так и прыгали, а сердце помолодело, как у юноши. Как родился мальчик, искупали они его в утренней росе, чтоб никакое зло к нему не пристало, провели над ним огнем и железом, чтоб невредимым мог пройти сквозь всякие тяготы и всегда оставался бы чистым и ясным, как солнышко красное. Затем мать прочла заклинание, чтоб он был отважным, а дед пошарил по темным углам пещеры, достал палаш и палицу, оставшиеся ему от дней молодости, и подарил их младенцу, чтоб служили ему службу добрую. Не много на крестинах пили да ели, зато было много радости и веселья, и пожелали они мальчику счастья в жизни. Нарек его дед именем Базилик, от стебелька базилика, а мать еще добавила имя Фэт-Фрумос. Очень уж красивым казался ей сын драгоценный.

Время летело, старик ушел из жизни, а мальчик подрос, стал ходить на охоту и добывать для матери все, чего душа ее желала. Чем больше парень рос, тем светлее становилась жизнь матери — радовал он ее и утешал словами и делами своими.

Став совсем взрослым, Базилик Фэт-Фрумос начал ходить на охоту дальнюю, по кодрам и дубравам и заходил все дальше и дальше — сколько глаз видит.

Однажды забрел Базилик к устью какой-то долины и как глянул вдаль — показалось ему, будто видит обширное зеленое озеро, в котором солнце купается. А как подошел ближе, то увидел дворец из чистого золота и жемчуга, сиявший над бескрайним зеленым лесом, густым, точно щётка. Впервые в жизни увидел он красоту такую и, поправив за поясом палаш и палицу, направился прямо ко дворцу. Шел он недолго и вот переступил порог дворца. Окна и двери стояли открытыми, но ни во дворце, ни около него не видно было ни живой души. Прошел он по всему дворцу из покоя в покой, вышел во двор и опять огляделся вокруг — никого. Только вдруг слышит Базилик: загудел лес, затрещали деревья. Тут вышли из лесу семеро драконов престрашных:

Шли они вприпрыжку и несли на плечах трех человек, связанных по рукам и по ногам. Ввалились всей толпой во дворец, разложили огонь под большущим котлом, а как закипела вода, бросили в нее одного из тех людей, которых принесли с собой, сварили и слопали мигом, даже косточек не оставили. Так они одного за другим побросали в котел и остальных двух и с такой жадностью их жрали, что скулы трещали.