Вячеслав Шишков - Медвежачье царство

Не рано, не поздно, в самый сладкий утренний час, когда птицы солнце восхваляют, когда от хвойной тайги смолистый запах веет, пробудился Тереха и посмотрел на озерину.

Тихая, как зеркало, и голубая, словно небушко, стояла озерина бездонная в зеленых берегах. А на середке лебеди купались, били по воде белыми крыльями, окачивали лебеди свои шеи лебединые прохладной утренней водой.

В кустах кудревастых птицы чирикали, радостные высвистывали песни.

- Погадай-ка поскорей, чернявая, в какую нам сторону идти, - сказал Тереха.

Раскинула цыганка карты волшебные, сама шепчет-наговаривает, так и этак перекладывает.

- Идите, братчики, в леву сторону, встретите медведя глупого, незадачливого.

Скликал Тереха своего товарища, косолапого Мишку, захватил хлеба добрую краюху, отправились. И немного места прошли, глядь: идет медведище, а за ним на веревке чурбан кувыркается, о деревья, о коряжины стук да стук. А медведище сердится, к чурбану подбежит, да ну его катать да лапой бить, а сам рявкает.

Тереха достал из кармана грамоту, враз стали они с Мишкой невидимками и подошли к медведю.

- Вишь ты. Он лапой в петлю попал… - сказал медвежонок.

- Я знаю, - тихонько проговорил Тереха,-это охотники настораживают петли… Мне тятенька сказывал, как.

- А как?

- А очень просто… Сделают из веревки петлю, да на медвежьей тропе и положат, а к другому концу веревки круглый чурбан привяжут… Ну, медведь как попал лапой, так с чурбаном и таскается… А с этаким чурбанищем куда уйдешь? Ну, охотник зверя и накроет.

- А пошто же веревку прикручивают к чурбану, а не к дереву? - полюбопытствовал медвежонок.

- К дереву нельзя, оборвет… Велика ль для медведя в веревке крепость, все одно, что нитка. А ежели чурбан, тогда медведю и в башку не вскочит веревку рвать. А петлю распутать он не смыслит. Ему это не показано.

- А ежели зубами перегрызть?

- Тоже не показано…

Разговаривают приятели возле самого медведя, а тот ни глазом их не видит, ни слухом не слышит, ни нюхом не чувствует, будто один в тайге.

Долго медведь по чурбану лапой бил, долго взрявкивал, на дыбах вокруг ходил: стал плевать на веревку.

- Четвертые сутки тебя, окаянного, таскаю… Тьфу!

Чихал, пофыркивал да так упарился, аж волком взвыл и поволок за собой на веревке чурбанище.

Приятели за ним.

Вот вышел медведь на самый край страшительной пропасти, аж жутко глазам взглянуть, глубь непомерная.

А медведю любо, - закричал от радости:

- Дождался, окаянный!.. Вот я те сейчас удостоверю.

Всплыл на дыбы, схватил чурбан в беремя, размахнулся, да как бросит его в пропасть.

Чурбан-ух! Веревка за лапу - дерг!

Ну, ясное дело, и медведь в пропасть загремел

У Терехи сердце обмерло, схватился за березку, глянул вниз: а медведь по острым камнищам грох, грох, грох… Вот уж с махонькую собачонку стал. Страсть глыбь какая, а все еще кувыркается.

- Пойдем, посмотрим… Любопытно…-и с помощью перышка волшебного живчиком спустились приятели на дно провалища.

Холод на дне, темень, сырость и чуть слышно ручеек журчит.

Тереха вышиб искру, зажег кусок бересты.

- Вот он.

Лежит медведь, свернувшись,! не дышит, не рявкает. А чурбана уж нет: в щепы разбился, только петля_все еще на лапе.

- Царство тебе небесное… - сказал, крестясь, Тереха и скривил слезливо рот.

- Так дураку и надо…- сказал Мишка и потрогал медведя лапой.

Ловко истолкло всего… кости в шкуре, как труха в мешке.

Береста догорела, тьма кромешная залила всю пропасть. Надо уходить.

Взглянул Тереха вверх, чтобы прикинуть глазом, высоко ли им карабкаться.

- Мишка! Глянь-ка, звезды… Неужто ночь?!

Задрал вверх нюхалку и Мишка:

- Ночь… Вот и месяц светит…

- Как же так, ведь день был?

- А уж не могу тебе сказать… Я никаких арихметиков ваших не учил, неграмотный…

- А чистописание учил?

- Чистописание? Кажется, тоже не учил…-ответил простоватый Мишка.

- А поведение?-подтрунивал Тереха.

- Учил, учил, поведению цыган обучал меня: поведет-поведет, да кнутом по морде.

Тереха засмеялся:

- Нет, поведению так не обучают… У нас, бывало, в школе учитель Прокофий Сидорыч…

Но его прервал вдруг голос:

- Садитесь, братцы, в лодочку… Журчеек журчит, куда надо, принесет…

Видит Тереха: два глаза блестят, от них лучи идут, в лодку ударяют, ручеек веселый серебрят.

- Здравствуй, филин-батюшка!- враз крикнули товарищи.

- Здорово, ребятенки… Что, не наскучило по тайге бродить?

- Нет, нет, филин - птица вещая…

- Ну, ин, живите, коли так… Садитесь скорей в лодочку… Журчеек журчит, куда надо принесет…

Ох и понеслась-понеслась легким бегом лодочка, вскинешь вверх голову, в ущельи звезды золотые видно, а кругом темным-темно.

Вот светлей, светлей становиться стало, вдруг звонкий ручеек в озеро вбежал, лодочку на отмель выбросил.

- Батюшки, день! День!.. - вскричал Тереха.

- И не лодочка это, а перышко волшебное!-вскричал медвежонок.

- И озерина эта наша… Вот и цыганка обед варит!..- волчком закрутился Тереха от радости.

Встретила их цыганка приветливо.

- А отчего это, сестрица, мы видели днем ночные звезды?-спросил Тереха.

- А это уж так положено… - ответила цыганка.- Я как-то маленькая в глубокий колодец по веревке лазила. Как лезла-солнце вовсю светило, а взглянула снизу: ночь, звезды ходят. Это уж в небе такой фокус заведен… Понял?

- Понял, - сказал Тереха.

- Знаешь, Тереха,- сказал вечером медвежонок,- вот дождемся ночи, да пойдем в тайгу бродить… Любопытно…

- А что ж,-обрадовался Тереха.

Вот пошли они ночью по тропинке зверючей, идут, озираются…

Глядят: у костра охотники чай пьют, трое их. А поодаль шесть собак врастяжку спят.

- А где ж твой Черный?-спросил охотник другого.

Тот ответил:

- Где… Нешто не знаешь?.. В отдаленьи дремлет: ежели мы разговоры ведем, ну, значит, ему отдыхать можно, а замолчим, ну, значит, мы спать легли… Тогда он начнет возле костра, этак на версту, круги давать, да полаивать, чтоб зверь не подошел.

Тереха с Мишкой побежали на Черного взглянуть.

Сажен с полсотни отбежали, нашли.

- Эта собака-зверовая, медвежатница, - сказал Тереха.

- Видишь-уши у ней торчком, хвост с закорючиной и ноздря рваная.

А Черный спал. Крепко спит, а левое ухо нет-нет да и насторожит к костру.

Вот смолкли там.

Черный шевельнул ушами, взлаял.

- Спи, Черный, спи!-закричали от костра и громко заговорили.

Будто понял Черный, опять заснул.

А как смолк говор окончательно, открыл Черный свои черные глаза.