Иштван Фекете - Келе

Келе чувствовал в себе необоримую силу. Далеко внизу он видел расплывшееся пятно знакомого луга, село с его малюсенькими коробочками домов, крохотный островок камышей. Легкий ветерок приятно холодил грудь и крылья. Аист летал не спускаясь до тех пор, пока опять не проголодался. К тому времени высоко в небе тяжелыми волнами плыли поднявшиеся от земли испарения, а в промежутках между этими пластами воздух бил плотными, сжатыми струями, как туго натянутый брезент. Спустясь на землю, аист понял, что несмотря на голод лучше было бы остаться наверху: на земле замерла вся жизнь, даже камышовка, и та смолкла, а это небывалый случай. Солнце палило нещадно, и от нестерпимой жары задыхалась вся округа. Аистиха распростерла оба крыла, укрыла ими птенцов и, сомлев от жары, сама бессильно поникла головой на краю гнезда. Скоропут спрятался в самой гуще кустарника, но и там, не найдя облегчения, широко раскрытым клювом хватал воздух. Дикие уточки по шею зарылись в тину. Под обрывом берега беспокойно принюхивалась выдра: стенки пещеры пересохли, и в этом сухом полумраке словно потрескивали искры. Только Келе стоял на берегу ручья, укрывшись в тени ракитового куста. На лугу люди грузили сено на подводы. Утки с головой ныряли в небольшой впадине, любимом месте купания всех сельских ребятишек.

— Кря-кря-кря, — охрипшими от жары голосами перекликались они, — жизнь прекрасна! Но могло бы быть и попрохладнее.

Вдруг аист тревожно вскинул голову: по берегу внезапно закружился смерч. Сперва он лишь выстлал свою воронку сухими травинками, затем подхватил целую копну сена, разворошил, раскидал ее и ошалело понесся к лесу.

Удушливая тишина была сломлена.

Камыш шелохнулся и без стона, без звука полег, словно прижатый какой-то незримой силой.

Вдали послышался нарастающий гул. Солнечный свет померк. Хотя над самой землей движения воздуха еще почти не ощущалось, но в небе, на высоте колокольни к югу грозно понеслись мрачные, рваные облака.

Подводы вмиг исчезли с луга. Редкие, запоздалые птицы, испуганно трепеща крыльями, торопились домой, стараясь держаться как можно ближе к земле. Келе тоже взлетел на крышу и пристроился у печной трубы; как он ни призывал уток взглядом, те так и не уразумели, что надо идти домой.

Далекий гул все усиливался. Ветер неожиданным, резким порывом обрушился на землю. Небо уже невозможно было разглядеть. Пыльно-серые облака чуть не цеплялись за крыши домов, а за ними громадой наплывали взбухшие, свинцово-холодные тучи.

Разбушевавшаяся стихия вырвалась на свободу, теперь ее уже было не сдержать. Ураган грозно выл, пригибая деревья чуть не к самой земле. В воздухе носились куски дранки и сорванной соломенной кровли. В утробе непомерно раздувшихся туч серной желтизной вспыхивали молнии. Никаких других звуков и нельзя было разобрать, кроме воя урагана да угрожающего грохота, сотрясавшего небо и землю; казалось, облака с неимоверным усилием сдерживали какой-то мощный океан, в любой момент готовый прорвать непрочный заслон и обрушиться на землю.

И тут мелькнул ослепительный свет, разорванный посередине белым зигзагом. Молния со страшным треском разорвала тучи, и на землю обрушился град.

Наступления бури можно было ожидать, и все же она подкралась так внезапно и исподтишка, что люди не предугадали ее приближения, его почувствовали только животные.

Келе попытался было укрыться за печной трубой, но уже при первом порыве ветра понял, что оставаться наверху нельзя. Ему вспомнился спасительный полумрак сарая. Едва аист раскрыл крылья, как ветер прижал его к земле, но Келе успел стать на ноги и припустился бежать к открытой двери сарая. У входа он остановился: которая из двух опасностей страшнее? Аист прижался к стене, сверху его защищал навес… Здесь, пожалуй, с ним ничего не случится, а вот внутри сарая его, может быть, подстерегает неволя.

Мишка до последней минуты укрывался от непогоды у соломенного стога, но увидев, что непогода разбушевалась не на шутку, стремглав помчался к сараю.

— Заходи и ты! — позвал ослик аиста, пробегая мимо; очутившись под крышей, он испуганно запрядал ушами. — Заходи, Келе, сейчас не время ссориться…

— Нет, — нахохлился аист, — мне и тут хорошо…

— Ну, смотри, как знаешь.

И тут раздался грохот, точно небо раскололось пополам. Ослепительный блеск молний заставил всех зажмуриться и не давал возможности наблюдать за происходящим, зато в слуховых впечатлениях недостатка не было. Ветер бежал, бежал и вдруг замер, как споткнулся, а по земле, подобно вылущенной кукурузе, запрыгали льдинки — все чаще и чаще, и вот уже только и слышно было, как град с сухим треском молотит по дощатым стенам.

Продолжался град недолго, должно быть, с четверть часа, но поработал, можно сказать, на совесть. В саду — все голо, деревья стояли потрепанные, мелкие птицы, которых непогода застала в поле, валялись побитые, хлеба обмолочены, кукуруза полегла на землю, и собирать виноград уже нет нужды.

Люди не спешили выглянуть из домов наружу, во двор, где на земле слой льдинок уже начинал подтаивать; женщины сгорбившись сидели у печки и со слезами прикидывали, что осталось от нынешнего урожая; все планы на покупку одежды, обуви, хлеба для семьи рухнули, потому как окончательный расчет природа уже произвела. Убытки и урон в каждом доме, и общая беда объединила всех селян.

Янош Смородина и Берти какое-то время молча смотрели друг на друга, затем Смородина тяжело поднялся.

— Ну, что ж, Берти, пойдем поглядим.

— Успеется, куда спешить…

— И то правда… Придется нам начинать сызнова.

— Ну и начнем, за чем дело стало, — не унывал Берти; затем и он тоже поднялся и отворил дверь наружу. — Для начала надо крышу чинить, — он указал на куски дранки, валявшиеся на земле. — Ах ты, будь она трижды неладная, эта чертова погода!

— Гроза бы еще полбеды, — Смородина зашагал к саду. — Ты чувствуешь, какой холодище? Глядишь, еще мороз ударит…

— Не думаю, — Берти внимательно посмотрел на небо. — По-моему, сейчас солнце проглянет.

Облака растянулись тонкой завесой, края их посветлели, а ветер живо гнал их к югу. На западе проглянул кусочек чистого неба. Луг был окутан клубами пара: это таял выпавший град. В ветвях яблони удивленно, чуть ли не весело воскликнула синица, радуясь тому, что благополучно переждала непогоду в уютном дупле, но тут же и смолкла, обнаружив, что на дереве не осталось ни гусениц, ни куколок. Скоропуты тоже почти не пострадали от града, укрывшись в густых зарослях кустарника, вот только скоропутиху пребольно стукнуло по носу градиной, отчего птица вынуждена была держать голову несколько набок, однако этим все их беды и ограничивались. Но не так-то легко отделалась дроздовидная камышовка.