Иштван Фекете - Келе

— Ты еще тут, Мишка? — Келе обернулся к ослику.

— Конечно, тут, куда ж мне деться!

— А я тебя не вижу. И больше не увижу никогда.

Аист резко взмыл в воздух. Какое-то время слышался только шелест крыльев; по мере того как аист набирал высоту, шелест становился все тише, пока не смолк совсем. Над лугом нависла глухая тишина. Мишка не отрываясь смотрел вверх, в необъятную, головокружительную, свободную высь. У ослика затекла шея, непривычно затуманились глаза, стали подкашиваться ноги. Умная голова его почему-то поникла.

Келе больше не спускался во двор. Уже на рассвете аисты вылетали на луг — охотиться, отдыхать. С девственной высоты облаков им было видно, как в дальней дали над чужими селами тоже мелькают аистиные крылья.

Но вот на лугу скосили и отаву; число перелетных птиц с каждым днем уменьшалось, а остающиеся на зимовку вели себя шумливее и вольнее, как хозяин дачи в конце сезона, когда дачники разъезжаются.

Затих сад, и стихли камыши. Поля и леса словно склонили головы, и вся округа своим безмолвием напоминала теперь спокойный предзакатный час.

Ночи опять сделались долгими, а высоко в звездном небе шелестели крылья неутомимых путешественников.

Три аиста стоят подле печной трубы, прислушиваясь к знакомым голосам в вышине. Они вслушиваются в ночь, в которой уже костром горит тяга к перелету, тоска по дальним дорогам и краям. Пока их еще только трое, но невидимые нити, связующие их со стаей, крепнут, и каждый аист на расстоянии чувствует своего собрата, повинуясь извечному закону родства. Неумолимый, болезненно-сладостный зов дальних просторов шелестит в воздухе. Он состоит из одного-единственного слова, да это даже и не слово, не свет и не звук, у него нет названия, и все же оно обладает большей силой, нежели все высеченные человеком на скрижалях и им же забытые заповеди.

— Пора!

Что-то дрожит в воздухе: волнение, предостережение, страх. Невидимые пути встают в памяти почти зримо. Все вокруг отошло куда-то далеко-далеко. Аисты не слышат

шороха соломенной кровли, предрассветных криков петуха, игры ветра среди ветвей живой изгороди.

Три птицы сейчас живут ожиданием. Однажды вечером они почувствовали: что-то произошло, что-то словно приблизилось к ним, но что это? Темнота не дает ответа.

Но вот занимается рассвет.

Сперва блеснула полоска вод, затем холмы вздыбили свои горбатые спины, как тягловая скотина, с трудом поднимающаяся на ноги. Светлеет земля, и только на дне долин, в прохладной тени ночь оплакивает свой уход. Холодные капли росы сверкают на лугу, а свет нового дня приближает дальние просторы.

Видите!? На выгоне неподвижно замерла стая аистов. Они прибыли вечером, за ночь отдохнули тут, а сейчас словно ждут чего-то.

Стая стоит неподвижно и слушает, как Келе шлет человеку, дому, всей округе — всем, всем — прощальный привет.

Во дворе тишина, сухой треск аистиного крика постепенно слабеет и замирает. А затем три тени, мелькнув вдоль белой стены дома, исчезают со двора.

Стая точно только того и дожидалась. Единый, мощный взмах крыльев, и аисты все до одного взмывают ввысь. Келе и молодая пара присоединяются к ним в воздухе. Земля уходит все дальше, и вместе с ней уходят вдаль камыши, гнездо, радость, горе…

Лето прошло, будто его и не было; ничего не изменилось вокруг, лишь стая аистов летит над убранными полями, держа путь к югу.

Отпечатано в Венгрии, 1980 Типография «Франклин», Будапешт

Отсканировал, распознал, сохранил в fb2 Bluesboy — Семенов Алексей г. Донецк