Дэвид Алмонд - Мой папа - птиц

— Потрясающе, папа, — прошептала она.

— Всё из нашего сада, — сказал папа. — Даже не представляешь, сколько перьев валяется под деревьями.

— Ты ведь такой умный, пап, — начала Лиззи, но осеклась. Как же ему объяснить? Как убедить его, что его затея обречена на провал? — Пойми, ты разом и умный, и глупый. Человек не может полететь только оттого, что надел крылья с перьями.

— Может! — воскликнул папа. — Просто надо подгадать: чтобы разом и прыгнуть, и взмахнуть крыльями. И надо верить в себя. Всё получится! — Он вздохнул. — Только есть одна закавыка.

— Какая? — спросила Лиззи.

Он многозначительно погладил свой живот. Пошлёпал его. Лиззи улыбнулась. На её памяти папа всегда был немного… пухленький.

— Растолстел я, дочка, — сказал он. — Поэтому никак не взлечу. Ты когда-нибудь видела толстую птицу? Птицу, которая аж колышется от жира… как мой живот?

Лиззи задумалась. Вспомнила раскормленных гусей и индеек, которые и ходят-то с трудом. Куда им летать? Но им и не надо летать. Им надо нагуливать жир, ведь жизнь их закончится на праздничном столе на Рождество. Жестоко, но факт. Потом она вспомнила бедных грустных цыплят в тесных клетках. И…

Папа понял ход её мыслей и уточнил:

— Ты когда-нибудь видела птицу, которая колышется от жира, но при этом летает?

Она покачала головой;

— Разумеется, не видела!. — воскликнул папа. — А почему? Потому что птицы правильно питаются!

Он высмотрел на полу крошечного жучка и закинул в рот. Лиззи охнула.

— Они едят жуков, мух, ягоды и зёрнышки. И червяков, — сказал папа. — Они не едят жирную пищу. Они не едят тостики. И они, безусловно, не едят стряпню твоей тётушки!

Папа съел ещё одного жука. И сказал:

— Чик! Чик-чирик! Чик-чирик-чирик!

Снаружи какая-то птица зачирикала в ответ.

— Слышишь? — обрадовался он. — Работает.

Тогда он закаркал — «кар-кар-кар», — совсем как ворона. И снаружи тут же отозвалась ворона: «Кар-кар-кар». Папа захихикал.

— Ну, ты слышишь? Ты понимаешь, что я настоящий птиц? И всё это — для тебя. Ты будешь мной гордиться.

— Но, папуль, — сказала она мягко и сжала его руку. — Мне не важно, птиц ты или не птиц. Мне важно, что ты — мой папа.

Он умолк. Заглянул ей в глаза.

— Правда, Лиззи? — спросил он, точно эта мысль никогда не приходила в его голову.

Лиззи начала отвечать, но тут с улицы донёсся голос:

— Джек! Джеки!

Папа вздрогнул.

— О, нет! Дорин уже здесь!

Он вскочил на ноги. Закаркал по-вороньи. И выбежал в сад. Остановить его было невозможно.

— Привет, червячатки! — крикнул он.

Тётя Дорин ворвалась в дом. В зелёном фартуке в красный цветочек. В жёлтой шляпе и блестящих синих сапогах. Огромную клетчатую хозяйственную сумку она водрузила на стол.

— Элизабет! — вскричала она. — Ты видела этого большого безумца?

— Какого большого безумца? — уточнила Лиззи.

— Тут только один большой безумец, и это не я и не ты. Что, интересно, он задумал? Участвовать в этом безумном конкурсе?

— Да, тётя Дорин.

Тётушка выпучила глаза.

— Тоже мне, птиц выискался! — возмутилась она. — И не он один! Весь город спятил. Вот что я вам скажу: людям пристало быть людьми! Ты не согласна, Элизабет?

— Согласна, тётя Дорин.

— Людям пристало прочно стоять на старой доброй земле, двумя ногами. Ты не согласна, Элизабет?

— Согласна, тётя Дорин.

— Ещё бы! Конечно согласна! — Тётушка вперевалку обошла кухню. Она взмахивала руками и пронзительно кудахтала — исключительно чтобы показать, как презирает она все эти птичьи глупости. — Видишь? — сказала она. — Взлететь нельзя. Категорически. Мы не птицы. Птицы не мы. От осинки не родятся апельсинки. Надеюсь, тебя именно этому учат в… — Она умолкла. И уставилась на Лиззи. — Почему ты не в школе, девочка?

Лиззи опустила глаза.

— Ну? — грозно выдохнула тётя Дорин.

Лиззи задумалась. Что же ответить?

— Я нездорова, — наконец произнесла она.

— На мой взгляд — здоровёхонька! — сказала тётушка. — Что болит-то?

— Нога, — ответила Лиззи. — Нет, голова. То есть живот. — Она скорчилась, обхватила руками живот и простонала: — О-о-о-о!

Тётя Дорин поджала губы, прищурилась — и ни чему не поверила.

— Живот у неё болит! Вот ещё выдумала! — сказала она. — Питаться тебе надо. Доброй домашней едой! И безумцу этому тоже. А у вас тут разруха. Полнейшее разорение. Сколько будет два плюс два?

— А? — Лиззи растерялась.

— Не А и не Бэ, а простите-извините, вопрос не расслышала.

— Извините, не расслышала, — покорно сказала Лиззи.

— Повторяю! Сколько будет два плюс два? Надо понять, насколько ты отстала.

— Четыре.

Тётушка проверила, загибая пальцы.

— Правильно! Хоть что-то в этом доме правильно, и на том спасибо. После смерти твоей бедной матери… отец совсем того… с ума соскочил. — Она споткнулась о лежавшие на полу крылья. — А это что валяется?

Лиззи подняла крылья и показала тётушке.

— Это его крылья, тётя.

Тётя Дорин вытаращила глаза.

— Его крылья? — переспросила она. — Его. Крылья. Дела обстоят хуже, чем я думала!

Тётушка выглянула в сад и увидела папу и червяка, зажатого у папы меж пальцев. Червяк болтался, а папа норовил поймать его губами. Тётя ахнула.

— И что, интересно, он делает с этой несчастной ползучей тварью?. — спросила она.

Лиззи тоже выглянула в окно, и обе они увидели, как червяк исчезает у папы во рту.

— Похоже, он его ест, тётя, — сказала Лиззи.

Тётушку чуть не стошнило.

— Джеки! — завопила она. — Джеки, кто ты, по-твоему?! Выплюнь скорее! Совсем спятил?

Но папа подобрал другого червяка и тоже потянул в рот.

— Нет! Фу-у-у-у-у! — Тётя Дорин зажмурилась, схватилась за живот. — Что за дурдом?

— Тётя, у нас очень хороший дом, — возразила Лиззи.

— Был хороший. Был, да сплыл. — Тётушка обхватила Лиззи и прижала к своей необъятной груди. — Бедный, бедный ребёнок.

— Я не бедный ребёнок, — пробормотала Лиззи в тётину грудь.

— Не спорь. Бедный. — Тётушка снова выглянула в сад и в ужасе застонала. Отодвинула Лиззи, выпрямилась и кивнула на крылья. — Убери с глаз моих все эти глупости.

Лиззи повесила крылья на дверь сзади, с невидной стороны.