Мари-Катрин д’Онуа - Кабинет фей

И вот чудо-девочке Муфетте исполнилось уже шесть месяцев, а королева, глядя на нее и с нежностью, и с жалостью, все повторяла:

— О! Доведись только твоему отцу-королю увидеть тебя, моя бедная малютка, как бы он был рад, как бы ты стала ему дорога! Но что, если в эту самую минуту он уже забывает меня, думая, что мы навеки похоронены во мраке смерти; быть может, другая занимает в его сердце место, которое он прежде отводил мне.

Эти горестные раздумья стоили ей многих слез; видя это, Лягушка, искренне любившая королеву, однажды сказала ей:

— Пожелай вы только, сударыня, — и я отправлюсь на поиски короля, вашего супруга; путь далек, и я бреду медленно; но рано или поздно я до него доберусь.

Невозможно было больше обрадоваться этому предложению, чем обрадовалась королева, сразу же прижавшая свои ладони к ладошкам Муфетты, показывая сударыне Лягушке, какую услугу та ей окажет, отправившись в такое путешествие. Она заверила, что король не останется в долгу, однако продолжила так:

— Однако же какая польза может быть, если даже король узнает о моем пребывании в этом горестном месте? Он не сможет вызволить меня отсюда.

— Такой госпоже, как вы, — важно ответила Лягушка, — лучше оставить эта хлопоты богам, а уж мы с вами сделаем все, что зависит от нас.

Они тут же и распрощались: записку мужу королева написала собственной кровью на лоскутке ткани, ибо у нее не было ни чернил, ни бумаги. Она молила его полностью доверять благодетельнице Лягушке и обо всем ей рассказывать.

Год и четыре дня поднималась Лягушка по десяти тысячам ступеней, которые вели из кромешной тьмы, где она оставила королеву, к белому свету, и еще целый год наряжалась, ибо была слишком гордой, чтобы предстать пред великолепным двором гадкой лягушкою, выпрыгнувшей из болота. Она повелела сделать носилки, достаточно большие, чтобы на них легко помещались два яйца; снаружи они были покрыты черепаховым панцирем, подбитым шкурками молодых ящериц; еще взяла она с собою пятьдесят фрейлин, — а были это те маленькие зеленые королевы, что прыгают по лугам, каждая верхом на улитке, сама в английском седле, а лапкой опиралась на прелестный ленчик; впереди улиток шествовало множество водяных крыс, одетых пажами, — им Лягушка доверила охрану своей персоны. Но милей всего на свете смотрелась ее шапочка из алых лепестков роз, все еще свежих и гладких, которая так была ей к лицу. Лягушка, кокетливая от природы, не преминула нарумяниться и прикрепить мушки; говорили даже, будто она накрасилась, как и большинство дам в тех краях; но уж это наверняка болтали злые языки.

Она провела в пути семь лет, пока бедная королева сносила невыразимые тяготы и невзгоды, и, не утешай ее прекрасная Муфетта, она бы умерла уже многие сотни раз. Какое слово ни сорвется с уст прелестной малютки, всем очарована мать, все сердца кругом делаются мягче, добрей становится и сама фея Львица; и вот, когда королева прожила в этом ужасном месте уже шесть лет, фея пожелала взять ее с собой на охоту при условии: всех, кого королева убьет, она отдаст Львице.

С какой радостью бедная королева вновь увидела солнце! Она так от него отвыкла, что теперь чуть было не ослепла. Что до Муфетты — та была такой ловкой для своих пяти или шести лет, что никто не уходил от наносимых ею ударов; этим мать и дочь немного смягчили жестокость феи.

Лягушка же плелась днем и ночью по горам и долинам, пока наконец не очутилась вблизи большого города, который король сделал своей столицей; ее весьма поразило, что вокруг одни лишь пляски да пиршества; все только и делали, что смеялись и пели; и чем ближе она подходила к городу, тем больше было радости и ликования. Ее болотная свита всех удивила, каждый норовил увязаться следом, и в город она вошла уже с такой большой толпой, что едва добралась до дворца; тут тоже царило небывалое оживление. Король, вот уже девять лет как вдовец, наконец уступил мольбам своих подданных и собирался жениться на принцессе, по правде говоря, не такой красивой, как его жена, но, нельзя этого отрицать, весьма миловидной.

Добрая Лягушка, спустившись с носилок, вошла к королю в сопровождении всей своей свиты. Ей не пришлось даже просить аудиенции: государь, его невеста и все принцы и без того горели желанием узнать причину ее появления.

— Ваше Величество, — сказала Лягушка королю, — уж не знаю, радость или страдания принесет вам мое известие: свадьба, которую вы вот-вот сыграете, убеждает меня, что королеве-то вашей вы неверны.

— Воспоминания о ней мне все еще дороги, — молвил тут король (уронив несколько слезинок, которые не смог сдержать), — но вы должны знать, милая Лягушка, что короли не всегда делают то, что хотят; вот уже девять лет мои подданные настаивают на том, чтобы я снова женился, ибо я должен оставить им наследников. И вот мой выбор пал на эту юную принцессу, которая кажется мне очаровательной.

— Я не советую вам брать ее в жены, — сказала Лягушка, — ибо многоженство карается виселицей: королева не умерла; вот письмо, написанное ее кровью, она сама его мне вручила: прочтите же, что ваша маленькая принцесса Муфетта прелестней всех небожителей вместе взятых.

Король взял лоскут, на котором королева торопливо написала несколько слов, поцеловал его, оросив слезами, и показал всем собравшимся, сказав, что прекрасно узнает почерк своей жены; потом забросал Лягушку вопросами, на которые та ответила столь же пылко, сколь и разумно. Тут принцесса-невеста и послы, обязанные присутствовать при ее венчании, возмутились и насупились.

— Как же можете вы, Ваше Величество, — сказал самый важный из них, — из-за слов какой-то жабы разрушать столь торжественный союз? Эта болотная тварь дерзнула явиться сюда и лгать вашему двору, да еще и, к своему удовольствию, имеет несчастье быть услышанной.

— Надо вам знать, господин посол, — ответила Лягушка, — что я не болотная тварь; и раз уж нужно показать мое уменье, вот вам: взгляните на всех этих фей и феев [246].

И тут лягушки и лягушата, крысы, улитки, ящерицы во главе с нею самой показались уже не в обличье маленьких гадов, нет — их фигуры обрели стройность и стать, лица поражали благородством черт, глаза засияли ярче звезд, и у каждого на голове сверкала корона из драгоценных камней, а на плечах была королевская мантия из бархата, с горностаевой опушкой и длинным шлейфом — его несли карлики и карлицы. В тот же миг, откуда ни возьмись, выскочили трубы, литавры, гобои и барабаны, которые пронзали облака своими звуками, приятными и воинственными, а все феи и волшебники принялись танцевать с такой легкостью, что стоило им чуть-чуть подскочить — а они уже под самым потолком. Только успели король и будущая королева насторожиться, удивленные один не меньше другой, как вдруг сии почтенные танцоры обернулись цветами и тоже пустились в пляс — жасмины, нарциссы, фиалки, гвоздики, туберозы, только с руками и ногами. То была ожившая клумба, к тому же еще и весьма ароматная.