Мари-Катрин д’Онуа - Кабинет фей

Людоед был в шесть раз выше жены, от его раскатистого голоса дрожал весь дворец, а его кашель грохотал как гром. У него был только один огромный жуткий глаз, волосы торчком, а в руках полено — это была его трость. Великан принес корзину с крышкой, откуда он достал пятнадцать младенцев, выкраденных им по дороге, и проглотил их, точно пятнадцать яиц. Увидев это, три принцессы задрожали под бадьей; не смея плакать в голос, они только перешептывались:

— Он ведь съест нас живьем, как же нам сбежать?

Людоед сказал жене:

— А ведь чую я, чую человечинку [151], отдай ее мне.

— Вечно тебе мерещится, — отвечала старуха, — это твои овцы пасутся неподалеку.

— Нет, человечий запах я ни с чем не спутаю. Сейчас обыщу весь замок.

— Ну, и не найдешь ничего.

— А вот ежели найду человека, которого ты от меня спрятала, — отрублю тебе голову и буду ее подбрасывать точно мяч.

Испугавшись угрозы, старуха ответила:

— Не сердись, мой милый людоед, я скажу тебе правду. Сегодня сюда приходили три молодые девицы, и я их поймала, но было бы жаль их съесть — они мастерицы на все руки. Я уже немолода, и мне нужен отдых. Наш прекрасный дворец в запустении, хлеб не пропекается, суп тебе невкусный, я — некрасивая, потому что вкалываю тут как проклятая, не щадя себя. Пусть они будут моими служанками. Умоляю тебя, не трогай их пока: проглотить всегда успеешь, если уж очень есть захочешь.

Людоед нехотя пообещал не съедать принцесс сразу, хотя и проворчал:

— Дай мне хоть двух.

— Нет, они тебе не достанутся.

— Ну тогда хоть самую маленькую.

— Нет, ни одной не дам.

Попререкались они еще, и наконец великан пообещал не трогать девушек. Людоедка же думала про себя: «Когда он отправится на охоту, я их съем, а ему скажу, что они сбежали».

Людоед, выйдя из погреба, велел жене привести пленниц. Бедняжки были до смерти напуганы, и людоедка принялась их успокаивать. Великан же спросил, что они умеют делать. Принцессы ответили, что могут подметать, великолепно прядут и шьют, а еще готовят вкуснейшее рагу — такое, что пальчики оближешь, — и такие лакомые булки, пирожные и пироги, каких не пекут и за сотню лье в округе. Людоед любил вкусно поесть.

— Что ж, пусть наши маленькие мастерицы принимаются за работу. А вот скажи, например, ты, — обратился он к Вострушке, — когда растапливаешь печь, как проверишь, разогрелась она или нет?

— Монсиньор, — ответила она, — я бросаю туда кусочек масла и пробую его языком.

— Хорошо, затопи печку.

Печь была размером с целую конюшню, ведь людоед с женой съедали больше хлеба, чем два войска. Принцесса развела в топке ужасающий огонь, который вспыхнул как пожар. Меж тем людоед, в ожидании вкусного свежего хлеба, умял сто ягнят и сто молочных поросят. Флоранна и Белладонна замешивали тесто. Людоед-великан прогремел:

— Что ж, разогрелась ли печь?

— Монсиньор, — ответила Вострушка, — уже вот-вот.

И она бросила в топку тысячу фунтов масла, сказав:

— Нужно попробовать его языком, но я слишком мала и не дотянусь.

— Зато я дотянусь. — И людоед, нагнувшись, полез прямо в печь, да так глубоко, что не смог выбраться и сгорел дотла. Старуха взглянула в печь и застыла от удивления: ее глазам предстала гора пепла — всё, что осталось от мужа.

Флоранна и Белладонна увидели, как она удручена, и принялись ее всячески утешать — ведь они боялись, как бы людоедка, проголодавшись, не забыла о своем горе и не приготовила из них салат, как собиралась прежде. Сестры успокаивали ее:

— Не падайте духом, сударыня, вы обязательно найдете какого-нибудь короля или маркиза, который будет счастлив назвать вас своей женой.

Она слабо улыбнулась, показав огромные зубы, больше дюйма длиной. Вострушка, заметив, что старуха пришла в хорошее настроение, сказала:

— Пожелай вы только сменить эти ужасные медвежьи шкуры на модные платья, уж мы бы вас восхитительно причесали, и вы бы засияли как звезда.

— Что ж, пусть будет по-твоему, но тогда уж знай — если найдутся дамы красивее меня, я порублю тебя на маленькие кусочки, как мясо на фарш.

Тут принцессы сняли с людоедки чепец и принялись расчесывать и завивать ей волосы. Пока сестры забавляли ее болтовней, Вострушка взяла топор и сзади так сильно ударила им великаншу, что у той голова слетела с плеч.

Такого ликования еще не видел свет. Сестры забрались на крышу дворца и принялись весело звонить в золотые колокольчики, обошли все залы, изукрашенные жемчугом и брильянтами и обставленные такой роскошной мебелью, что принцессы не помнили себя от радости. Они хохотали и пели — ведь теперь у них всего было вдоволь: пшеницы, цукатов, фруктов и кукол. Флоранна и Белладонна развалились на постелях из парчи и бархата, приговаривая:

— Да ведь мы стали богаче, чем был наш отец, пока его не изгнали из королевства. Нам осталось только выйти замуж, но сюда никто не приедет — наверняка этот дворец считают логовом людоедов, а об их гибели никто не знает. Отправимся-ка мы в ближайший город и выйдем там в свет в красивых платьях. Так мы быстро найдем богатых купцов, которые будут счастливы жениться на принцессах.

Они нарядились и сказали Вострушке, что идут прогуляться, а ей велели оставаться дома и заняться пока уборкой и стиркой, чтобы к их возвращению в доме всё сияло чистотой, а иначе-де они ее поколотят. Бедняжка с тяжелым сердцем осталась одна-одинешенька во дворце и, роняя слезы, без устали подметала, чистила и мыла.

— О, несчастная, — причитала она, — не послушалась я крестной, и вот на мою долю выпадают одни беды. Сестры украли мои роскошные платья и сами в них наряжаются. Если бы не я, людоед и его жена сейчас были бы живы и здоровы. Какая мне польза от того, что я их на тот свет отправила? Не лучше ли было бы, если б они меня съели, чем жить так?

И она заплакала горькими слезами. Вскоре вернулись ее сестры; они принесли португальские апельсины [152], цукаты и сахар и наперебой затараторили:

— Ах, какой был роскошный бал! Столько народу! Там танцевал сам принц, а нас так и окружили всеобщим вниманием. А ну-ка разуй нас и почисть от грязи — твое-то ремесло такое!

Вострушке оставалось только подчиниться, а если и вырывалось у нее хоть одно жалобное слово, сестры тут же набрасывались на нее и избивали до полусмерти.

На следующий день они снова отправились на бал, а вернувшись, всячески расписывали его чудесное великолепие. Однажды вечером, когда Вострушка сидела у очага на куче золы, предаваясь тоске-печали, ей пришло в голову ощупать трещины в камине, и она нашла ключик, такой старый и ржавый, что измучилась его оттирать; отчистив же его до блеска, увидела, что он из чистого золота. Тут решила Вострушка, что золотым ключиком должен отпираться какой-нибудь красивый сундучок; обегала она весь дворец и давай вставлять ключик во все замочные скважины и наконец наткнулась на великолепный сундук, к которому ключик-то и подошел. Она открыла его и обнаружила там роскошные наряды, брильянты, кружева, белье и ленты. Ни словом не обмолвившись о такой находке, она с нетерпением ждала, пока сестры уедут на следующее утро; а стоило им скрыться из виду, как Вострушка нарядилась так, что своей красотой затмила солнце.