Элинор Фарджон - Седьмая принцесса

— Почему плачешь? — спросил бес.

— Тебе какое дело? — вместо ответа спросила Долл.

— Спрашиваю, значит, надо. Так почему ты плачешь?

— Какой мне прок докладывать? — не уступала Долл.

— Прок-то есть, да тебе его знать не дано, — заявил бес, подкручивая завитой хвостик.

— Вот и объясни, — сказала Долл.

— А ты мне объясни, почему ты плачешь, — настаивал бесёнок.

— Ладно уж, проку рассказывать никакого, но и вреда не будет. Слушай. Маманя моя слепила к обеду дюжину беляшей и сунула в печку.

— И сказала небось, что они каждые полчаса подходят, — хихикнул бес, неутомимо подкручивая хвостик.

— Точно. Так и сказала, — удивлённо протянула Долл.

— А ты небось все беляши подчистую съела, — хихикнул бес.

— Точно, съела. Маманя аж рот от удивления разинула. И тут, как на грех, заходит король Норфолка и; спрашивает, чему, мол, она так разудивлялась.

— Хи-хи-хи! Она небось не сказала ему, что ты зараз дюжину беляшей уплела.

— Точно, не сказала. Она сказала, что я зараз спряла дюжину мотков льна.

Услышав такие слова, бесёнок так и покатился со смеху. А потом, залихватски подкрутив хвост, воскликнул:

— Ты?! Да ты и одного-то мотка спрясть не можешь! У тебя руки не тем концом вставлены. И мозоли специальной на большом пальце нет. Вот, гляди, какие руки нужны для прядения. — И он сунул обе чёрные лапы с оттопыренными большими пальцами прямо ей под нос. — Хороши мозоли? — хвастливо спросил он.

— Ты умеешь прясть? — изумилась Долл.

— Ещё бы! — Бесёнок гордо прошёлся по кухне.

— Видишь этот лён?

— Еще бы!

— Тебе его в жизни не спрясть!

— Ещё как спрясть!

— Ну уж за полчаса точно ие спрясть!

— Запросто! Весь этот лён и ещё столько же! — Бесёнок выкатил грудь колесом и так напыжился — вот-вот лопнет. — Я же Прядильный бес!

И он веретеном закрутился вокруг своего хвоста, замелькал замелькал, — ие поймёшь, где голова, — где руки.

— Стой! — закричала Долл. — Если спрясть этот лён за полчаса, я сделаюсь королевой Норфолка?

— А если нет?

— Если нет, мне отрубят голову.

— Такую хорошенькую? Мне было бы жаль расстаться с такой головкой. А тебе? Жаль тебе своей головы, Долл Кодлинг?

— Конечно, жаль…

— Знаешь что, Долл, — задумчиво начал бесёнок, — давай заключим сделку. Я берусь спрясть этот лён вместо тебя…

— За полчаса? — всплеснула руками Долл.

— За один миг. Но ты мне за это заплатишь.

— У меня сейчас есть только четыре пенса, — растерялась Долл — Но когда я стану королевой, у меня уж наверное будет побольше…

— Ятебе дам отсрочку, — сказал бесёнок.

— Длинную?

— Ровно год, начиная с этого дня.

— И много придётся платить? — спросила Долл.

— Может, и вовсе должок скощу, а может, и много потребую.

— Ну сколько всё-таки? Скажи уж, бес, или как там тебя зватъ ведичать?

Бесёнок завертелся волчком.

— Как меня звать-величать?! Хи-хи-хи! Не знаешь?! Не знаешь моего имени? Да, Долл Кодлинг?

— Ты скажешь, я и узнаю.

— А я не скажу, ни за что, никогда! — хихикал бес. — А через год, день в день приду, и ты моё имя отгадаешь. Дам тебе девять попыток. Отгадаешь — твоя взяла. Уберусь восвояси, и больше ты меня не увидишь.

— А если не отгадаю?

— Не отгадаешь, к себе утащу. Моя будешь.

— Мне это не понравится, — сказала Долл.

— Зато мне понравится. Даже очень понравится. Такаяуж сделка, Долл Кодлинг. Другой платы мне не надобно.

— Значит, девять попыток? — уточнила Долл.

— Не больше и не меньше. А не скажешь, кто есть я, станешь ты моя! Моя! — И Прядильный бес, встав на голову, снова закрутился веретеном.

— Перестань, — попросила Долл. — Голова от тебя кружится.

Бес замер. А потом, перевернувшись на ноги, уставился на Долл красными, как угольки, глазами.

— Ну что, Долл Кодлинг? По рукам?

— По рукам, — согласилась Долл. — Всё лучше, чем голову потерять. Год — срок немалый, да и попыток ты мне немало даёшь — целых девять, По-моему, на свете больше девяти имён и не наберётся. Наверняка догадаюсь.

— Наверняка нет! — ухмыльнулся бее. — Ни за что не догадаешься! Никогда! И будешь ты моя! Моя! Моя! — И он снова сделал грудь колесом и важно прошёлся взад-вперёд, покручивая хвостиком.

— Хватит нахальничать, садись прясть. Время поджимает! — воскликнула Долл.

— Время — тьфу! — хвастливо сказал бес. — Закрой глаза и спи. Если можешь.

— Спать я всегда могу. — Долл зевнула и мгновение спустя уснула крепко и сладко.

Год ли, миг ли спала Долл, она не знала, но снилось ей жужжанье миллиона веретён, пахло свежевыстиранным бельём, и всё во сне было голубым, точно цветущий лён. Потом жужжанье вдруг прекратилось. Долл вздрогнула, очнулась и протёрла глаза. Солнечный свет струился через свободные от льна окна, а на дорого толпились люди и что-то изумлённо кричали.

— Она успела! — ойкала Полл.

— Она успела! — охала маманя.

— Она успела! — басили Эйб, Сид, Дейв и Хэл.

— Она всё спряла! — восклицала старая Нянька.

В кухню вошёл сияющий Нолличек и радостно улыбнулся Долл, которая всё позевывала да потягивалась

— Ты успела! — сказал он.

Долл огляделась, удивлённая не меньше остальных. Огромные кипы льна исчезли, а на их месте лежали аккуратные мотки тончайшей пряжи, готовые превратиться в полотно для наволочек и простыней. Ну и ну! Поганый бесёнок-то каков! Сдержал слово! И Долл сонно улыбнулась Нолличеку. И глаза у неё были голубые, точно лён в цвету.

— Значит, я успела! — произнесла она.

— Но как?! Как тебе удалось?

— Спроси чего полегче.

— Хорошо, спрошу, — согласился король, — Долл, ты хочешь стать моей женой?

— Да, Нолл, хочу.

— Венчаться! Венчаться! — воскликнула Нянька.

Пока молодые разговаривали, она перебирала мотки с пряжей, ища изъян. Но ничего не нашла. К тому же Нянька приметила, что Долл и подремать после работы успела, и всё за отведенные ей полчаса. «Раздумывать нечего, — решила Нянька. — Надо поскорее женить короля на лучшей в Норфолке пряхе».

— Под венец! — воскликнула она радостно.

И через час в Норфолке зазвонили свадебные колокола.

Когда отыграли свадьбу и Долл стала королевой Норфолка, Мамаша Кодлинг продала мельницу и пекарню и обосновалась при дворе. За маманей последовала Полл, а за ней — Эйб, Сид, Дейв и Хэл. Целый месяц иенрикаянно слонялись они по дворцу, но не прижились.

Мамаша Кодлинг заскучала по кастрюлькам и сковородкам, поскольку на королевской кухне безраздельно хозяйничала Кухарка, — а двух хозяек, как известно, не бывает. Эйб, Сид, Дейв и Хэл заскучали по серпам и мотыгам. B конце-концов все пятеро вернулись на мельницу. Не за тридевять же земель! Всего-то несколько миль от дворца по дороге, что вдоль моря бежит. Чем скучать в чужих, немилых сердцу покоях, не лучше ли жить на любимой мельнице, а раз в неделю садиться в синюю таратайку с красными колёсами да приезжать к дочке и сестре-королеве на воскресный обед. Зимой там подавали на стол говядину и свинину с жареной картошкой и капустой, сыр и яблочный пирог. Летом угощали бараниной с мятным соусом, молодой картошкой и зелёными бобами, взбитыми сливками и пирогом с вишнями. На Михайлов день на стол ставили жареного гуся и пудинг с коринкой и черносливом. А на Рождество потчевали свиной вырезкой и сладкими пирожками. Пообедав на славу и дав хорошего храпака, семейка снова усаживалась в сине-красную таратайку, братья дружно кричали «Но-о-о!» серому ослику по кличке Доббин, который в будние дни возил тяжеленные мешки с мукой, и катили прочь. И надо признаться, что ноша у Доббина бывала по воскресеньям ничуть не легче, чем всегда: шутка ли — четверо парней и толстуха мать, да ещё с набитыми до отказа животами!