Элинор Фарджон - Седьмая принцесса

— Как здорово! — воскликнула Анжела. Щёки её пылали от восторга.

— Вы ботинки опалили, — сказала Эмилия, подливая садовнику ещё чаю.

— Да ладно, — пробурчал он, дожёвывая пирог.

Я дала ему в тот день вдвое больше денег. Он взял их без лишних слов. В понедельник он не пришёл. Что поделаешь… Ни адреса, ни даже имени его мы не знали.

После Рождества мы, по обыкновению, оставили дом на Эмилию и поехали за границу, к дружескому участию и солнечному теплу. Поначалу-то мы собирались пробыть на юге до конца зимы и тут же назад. Но я, как на грех, заболела. Друзья преданно ухаживали за мной, о путешествии в Англию не могло быть и речи. Так вот и вышло, что в родимый край мы вернулись, когда весна была уже в разгаре. Хэрри с порога выпалил:

— А господин Ноготок здесь?

— Сам поищи, — сказала Эмилия.

Однако сбежать с крыльца он не успел.

— Не ходи уж, не огорчайся попусту. И без того видно, что нет твоего садовника, сад-то зарос весь.

Я очень огорчилась.

— Бог мой! Неужели снова давать объявление?! Ладно — дам и буду надеяться на лучшее.

Но случилось худшее. Те, кто приходил по объявлениям, заявляли, что они лучшие садовники во всей округе. Первый целое утро выдирал каёмку золотых желтофиолей, которые господин Ноготок высадил вокруг круглой лужайки с незабудками. Желтофиоли ещё не зацвели, и самозваный садовник с жаром уверял меня, что это сорняки. Второй уже занёс топор, покушаясь на мою любимую яблоню. Я схватила его за руку, а он принялся объяснять, что он лучший в мире селекционер и пол-яблони дадут вдвое больше яблок, чем целая, и яблоки будут вдвое крупнее. Надзирать целыми днями за такими горе-работниками мы были не в силах. Отчаявшись, я больше не стала давать объявлений. Сорняки тем временем разрослись буйным цветом. Но пусть лучше растут, в конце концов, это тоже жизнь сада. Не губить же из-за них цветы, которые, несмотря ни на что, упорно пробивались сквозь сорняковые заросли.

Золотыми фонтанами рассыпалась форсиция, море анемонов и примул грозило затопить даже цепкий мокричник, с одуванчиками достойно соперничала целая стая тюльпанов-попугайчиков… Короче, в каждом уголке сада каждый Божий день появлялось новое чудо. А потом, на переломе лета, расцвели розы, и у нас дух захватило от их благоуханной красоты. По утрам, чуть свет, Хэрри выскакивал на улицу, и за завтраком мы узнавали о гвоздиках — маленьких балеринах в красных юбочках-пачках, которые закружились вдруг меж люпинов; о дыне в парнике, которая дала сильный побег, и на конце его теперь тоже красовался цветок; о пчёлах, что неустанно гудели и бликовали, точно солнечные лучики над мягкими лавандовыми подушками. А однажды утром Хэрри восторженно закричал: «Лилии! Тигровые лилии!» Мы выбежали на крыльцо и — остолбенели. Полосатые красавицы тянулись в два ряда по бокам дорожки, окутанные облаком пушинок — порыв ветра сдул на них созревшие верхушки одуванчиков. На следующий день пришло сердитое письмо от господина Плотника.

— Забавно, — сказала Анжела.

— Что? — не понял Хэрри.

— В прошлом году письмо тоже пришло именно в этот день.

— Откуда ты знаешь?

— Я в дневник записала. — И она вынесла свою сокровенную тетрадь. — Вот, глядите: «Господин Плотник прислал маме жалобу на одуванчики и пришёл господин Ноготок».

Хэрри сорвался с места.

— Господин Ноготок!

Он умчался в сад, а я с тайной надеждой взглянула на Эмилию.

— Кто знает?.. — промолвила она.

Тут и Анжела, не выдержав, убежала вслед за Хэрри. Кто знает?

Но… Дети рыскали по саду весь день и спать улеглись усталые и расстроенные.

Господину Плотнику я отослала письмо с извинениями и сочинила новое объявление в местную газету.

— Может, он прочитает и придёт? — сказала Анжела.

— Он в тот раз не читал, — возразил Хэрри. — Он просто знал, что его ждут. А сейчас не знает.

Мальчик чуть не плакал.

По объявлению пришёл всего один человек, и доверить ему сад было явно опасно.

— Мам, неужели его надо нанять?

— Да нет, не обязательно. Только одуванчики ужасные всё заполонили, с ними-то как?

— Есть кое-что поужасней одуванчиков, — пробормотал Хэрри.

— Ты о чём?

— Пойдём покажу, — буркнул он и направился в сад, к восхитительным розовым кустам. Среди них победно высилось лилово-жёлтое пятнистое чудовище с мясистыми лепестками. Возле него валялась садовая лопата.

— Брр!.. — Анжелу передёрнуло от омерзения.

— Бог ты мой… — вздохнула Эмилия.

— Я не могу сам его выкорчевать, — хмуро сказал Хэрри. — Корни, точно слоновые хоботы, и идут в самую глубь, до центра земли. Это он, гадкий, который тогда из букета выпал. Мы же его не сожгли вместе с остальными.

— A-а! Пророс, змей!

За забором стоял господин Ноготок. В разных ботинках, в лохмотьях вместо пиджака, в землистого цвета насквозь вытертых плисовых штанах. Голубые глаза его гневно пылали, а лёгкий ветерок шевелил рыжую шевелюру, и она полыхала, точно маленький костёр. Господин Ноготок походил на карающего Ангела Господня.

Он перелез через забор и поднял лопату.

— А ты, малец, бери свой совок, — сказал он Хэрри.

Мы же ушли в дом. Анжела раскрыла дневник. Я написала господину Плотнику. А Эмилия вскипятила чай и принялась делать бутерброды.

Стихи перевела Т. Тульчинская.

Монмартр, Эйфелева башня, Триумфальная арка и Булонский лес находятся в Париже.

1 ярд равен 0,91 метра.

То есть семьдесят семь сантиметров.