Сказки Северной Африки. Газель с золотыми копытцами

— Посмотри на меня,— спокойно прервал ее незнакомец.— Разве я не такой же молодой, красивый, желанный, как твой жених?

Девушка подняла на него застенчивый взгляд.

— Да, господин мой.

— Так вот и ты кажешься своему жениху молодой, красивой и желанной, ведь я — твой счастливый случай, твоя удача. Я стою за тебя горой. Отправляйся домой и не думай больше о своей наружности. Не родись красивой, а родись счастливой.— И юноша исчез в ночи.

Девушка не могла опомниться от удивления, но сразу воспряла духом и вернулась домой. Она тихо прокралась в свою комнату. К счастью, ее еще не успели хватиться.

В урочный час сыграли свадьбу, и счастье не покидало молодых никогда.

Вот откуда пошла суданская поговорка: «О удача некрасивых, встань за нас горой».

Жили когда-то два вора. Поклялись они в преданности и верности друг другу, договорились, что если схватят одного, то он ни за что не выдаст другого. Воровали они весьма искусно, в хитроумии равных себе не имели. Угоняли верблюдов, коров и лошадей, и никто не мог их поймать. Семьи у них были большие, и жили они по соседству.

Вот задумали однажды воры украсть породистого коня, но сперва стали следить за его хозяином. Видят: вернулся он к своей стоянке, слез с коня и ведет его под уздцы в одну из палаток. Как только он ушел, воры бесшумно, как змеи, проникли в палатку. Один из них быстро вскочил на коня верхом, а второй взял его за уздечку и тихонько вывел наружу. Но конь был очень умный, едва его вывели из палатки, как он тотчас громко заржал. Услышал хозяин ржанье и послал слуг взглянуть, что с конем происходит. Те смотрят: каких-то два чужака уводят хозяйского коня. Бросились они вперед, чтобы схватить воров, но тот, кто сидел верхом, хлестнул коня и умчался, зато его товарища слуги окружили и схватили.

Привели вора к кади. Стали его допрашивать и бить, сильно били, любой другой повинился бы и во всем признался, но этот сдержал клятву и не выдал товарища. Более того, стал вообще все отрицать, только и твердил, что, дескать, и не пытался увести коня и что нет у него никакого приятеля и никогда не было. Да только никак не мог объяснить, зачем оказался возле палатки и что там делал. Ловчил вор как мог, придумывал разные оправдания, но слуги стояли на своем, уверяли кади, что схватили этого человека в тот самый момент, когда тот вел коня под узду.

Посадили вора в тюрьму. Шли дни за днями, сидит он в заключении. А приятель тем временем продал коня, продал уздечку и седло, а половину вырученной суммы передал жене узника.

Через какое-то время, когда разговоры о краже стали утихать и дело казалось забытым, вор, находившийся на свободе, в один из дней, отведенных для посещений заключенных, отправился в тюрьму на свидание со своим приятелем. Когда он увидел своего дружка в окружении тюремных стражников, ему показалось, что тот ему подмигивает: я, мол, ни в чем не признался, смотри, не проговорись и ты. Тогда он громко сказал:

— Друг мой, я хочу, чтобы ты знал: четверка стала сороковкой, подтяни и отпусти — десяткой, подними и положи — двадцаткой, тридцать пять досталось хозяйке.

И стало тому ясно, что конь продан за сорок динаров, уздечка — за десять, седло — за двадцать, и что половина всех денег передана его жене. Стражники же так ничего и не поняли.

Вот до чего хитроумны были два вора.

Жил некогда султан. Он любил порой походить по улицам города, остановить встречного простолюдина, поговорить с ним без всяких церемоний или побывать на запруженном народом базаре, потолковать с купцами и торговцами скотом.

Он надеялся таким образом вызнать, верен ли народ трону, доволен или нет его правлением. Но вазир строго-настрого предупредил подданных, чтоб не докучали светлейшему своими бедами и невзгодами, и те счастливо улыбались султану, никогда не забывали поблагодарить его за все милости и выразить верноподданнические чувства.

Однажды султан решил тайно, не обнаруживая своей личности, походить по улицам города без вазира и других придворных из своей свиты. Вазир всячески отговаривал его от этой затеи. Такое приключение может угрожать опасностью для жизни султана, говорил он. Но султан был непреклонен.

— Если люди действительно довольны моим правлением, а не делают вид, что довольны, если они верны моему трону на деле, а не на словах,— заявил султан,— тогда я не вижу причин бояться за свою безопасность.

И вот, как только стемнело, султан набросил на плечи длинный темный плащ, закрыл лицо капюшоном и выскользнул из дворца.

Вскоре он оказался в одном из многолюдных кварталов города; прохожие грубо толкали его, некоторые даже не давали себе труда ответить на его вежливое приветствие.

Но султан тем не менее продолжал свой путь, его ухо тотчас улавливало, а острый взгляд схватывал все, что говорилось и делалось вокруг.

Однако султан избегал заходить в переполненные кофейни и харчевни, опасаясь, что вблизи его могут узнать, и предпочитал приветливый мрак глухих улочек, двери покинутых домов. Там он мог, притаившись, беспрепятственно слушать обрывки разговоров, долетавшие из открытых окон ярко освещенных домов богачей.

Но в голосах, которые он слышал, не было ни веселья, ни довольства. Одни просто ворчали, другие жаловались на убытки и несварение желудка, третьи грозили разводом женам или разрывом товарищества в торговле, а некоторые проклинали дьявола и высокие налоги. Но он не услышал ни слова хвалы или благодарности султану, шутки, смеха или песни.

«Ну и ну! Что за унылый народ!» — думал султан.

Раздосадованный, султан направился туда, где жили бедняки; он брел по лабиринту узких пыльных улочек на свет свечи, мелькавший в щелях, заменявших окна, или более яркий свет лампы, качавшейся в дверном проеме.

Но и здесь в обрывках подслушанных разговоров не было ни радости, ни веселья; потрясенный султан вспоминал толпы довольных людей, которые радостно приветствовали его во время привычных прогулок, и терялся в догадках — да его ли это подданные, в его ли живут государстве?

В тяжелом состоянии духа султан уж было повернул назад, но вдруг в ночи зазвучала песня.

— Клянусь Аллахом, наконец-то нашелся хоть один, кто радуется жизни,— встрепенулся султан и пошел к дому, откуда доносилась песня.

Он подошел к жалкой лачуге, заглянул в щель в глинобитной стене и увидел молодого человека приятной наружности; тот сидел на куске рогожи и весело распевал во все горло, старательно тачая сапоги.

— Сапожник,— задумчиво произнес султан, осматривая маленькую пустую комнатушку,— да еще бедный, а весел, будто сам себе господин. Я буду не я, если не выведаю секрет его счастья.