Галина Александрова - Домовенок Кузька и Бабёныш-Ягёныш

— Ой, каруселька! — обрадовался Кузька. — Видать, пока я спал, Матвейка что-то полезное смастерил.

Нравится домовенку каруселька: маленькая она, как раз для него и шишиг сгодится. Только вот крутиться никак не хочет.

Толкает ее Кузька, толкает — никакого результата. Наконец догадался домовенок, что работать карусельке мешают те три булыжника, что лежат на ней сверху. Забрался домовенок на тележное колесо, поднатужился и столкнул первый булыжник. Напрягся и выкинул второй. Эх, если бы он только знал, что это никакая не каруселька, а самая настоящая летяга, то и пальцем бы не притронулся к третьему. Но Кузька этого не знал. Когда строилась летяга, он спал себе спокойно на печке, а Баюнок отгонял от него тараканов…

Утром Матвейка и Лидочка попили молока и побежали к лопухам, где они спрятали летягу. Все было как прежде: так же покачивались в такт ветерку лопухи, так же легкомысленно щебетали птички, так же гоняли крыльями воздух бабочки. Только на месте летяги лежали три больших тяжелых булыжника.

— Все ясненько, — почесал затылок Матвейка, — у наших людей просто удивительная любовь к летягам. Теперь-то ты мне веришь, что Кузькину летягу точно так же стащили, стоило оставить ее без присмотра? Придется строить новую.

— Матвейка, а ты не видел сегодня Кузеньку? — заволновалась Лидочка.

Посмотрели дети друг на друга и бросились искать домовенка. И в мышиные норки покричали, и в лошадкиной гриве поискали, и даже подсолнухи все проверили: нигде нет Кузьки.

— А Кузенька дома не ночевал, — высунула голову из-под лавки шишига Юлька, — как вечером ушел, так и не вернулся. Шама волноваюсь.

— Это еще кто? — удивился Матвейка.

— Шишига я, — представилась Юлька, — зовут Юлькою, а фамилию шама не знаю. Раньше не показывалась, потому что штешнялась. Мы, шишиги, больно заштенчивые.

Ничего не понял Матвейка. Кто такая шишига, откуда она взялась, чего под лавкой делает. Но спрашивать не стал. Сначала надо Кузьку найти, а потом спрашивать.

Подумал-подумал Матвейка и говорит:

— Все ясно! Он просто улетел на родину. Увидел летягу, решил, что это нашлась его родная летяга, и улетел.

— Чего же он со мной не простился? — вытирает слезы Лидочка. — Я же к нему привыкла, я же его полюбила.

— Выше нос, — командует Матвейка, — мы сделали великое дело! Теперь он уже дома и рассказывает всем о великом изобретателе Матвее и его сестрице Лидочке.

Послушалась Лидочка, задрала повыше нос и увидела на крыше… летягу! Лежит себе спокойненько летяга на крыше, прочно зацепилась пружиной за конек, а на старом деревянном тележном колесе два аиста гнездо вьют.

— А где же Кузенька? — шепчет Лидочка, — неужели с крыши свалился?

Когда летяга взвилась в ночное звездное небо, Кузька орать не стал. Совсем не потому, что не испугался: кто же не испугается, если обыкновенная каруселька под твоими ногами ни с того ни с сего отправляется куда-то по своим делам? Кузька не стал орать, потому что просто не успел. Полет продолжался всего несколько мгновений, за такое короткое время не только наораться вдоволь не успеешь, но и зевнуть-то толком времени нет.

Опустилась летяга, понятно, не на Луну, а на крышу родной Кузькиной избы. Наверное, не так уж и хорошо рассчитал Матвейка дорогу на Луну. Совсем немного промахнулся. Посидел Кузька на крыше, глазками поморгал, подождал, когда дар речи к нему вернется, и только собрался на Бабеныша Ягеныша из города ругаться, как зашелестели над его головой крылья и сели на крышу рядом два красивых белых аиста.

— Вот видишь, я же говорила, что это колесо уже занято, — печально сказала аистиха супругу, — какой-то воробей лохматый первый сел.

— Простите, — очень вежливо прервал их Кузька, — но я вовсе не воробей. Я вовсе домовой.

— Вот времена пошли, — вздохнул аист, — уже домовые гнезда вить начали. К чему мир катится?

— Простите, — опять очень вежливо прервал их Кузька, — но мне и в избе неплохо живется. А тут я так просто сижу, свежим воздухом дышу, на звезды любуюсь.

— Может быть, на восход солнца? — деликатно поправил его аист. — Звезды уже, кажется, померкли. Утро на дворе.

— Утро? — всплеснул руками домовенок. — Ой, мамочки, а у меня коровка еще не знает, на каком лугу трава слаще. Помогите-ка мне отсюда спуститься. А то я высоты боюсь.

— Так вы уходите? — обрадовалась аистиха. — А не будете ли вы возражать, если мы на вашем месте гнездо совьем? Если захотите, будете как прежде сюда подниматься, смотреть на звезды, из гнезда это даже удобнее. А потом детки наши выведутся. Я думаю, вы с ними подружитесь.

— Вы? Гнездо?

Только сейчас понял Кузька, какое счастье ему привалило.

Предназначение домового — заманить в дом, в котором он живет, счастье. А каждый образованный домовой знает, что лучше всего счастье клюет на аистов. И дом, крышу которого изберет аистиная пара, никогда уже не покинут радость, веселье и везение.

Как только не заманивали домовые аистов на свои крыши: и крошки хлебные крошили, и картинки красивые рисовали, и валерьянкой брызгали — никакого толку. Пролетали аисты мимо их деревни в другие края. А оказалось, что этим птицам нужны не картинки, не крошки и даже на валерьянка, а простое старое деревянное тележное колесо. Уж больно удобно на нем гнездо вить!

— Оказывается, невиданный прогресс науки и техники может приносить пользу, а не только одно расстройство, — радуется Кузька. — Оказывается, путь к настоящему открытию всегда лежит через безобразия, бабахи и неприятности.

Кузька всегда был добрым домовенком, и для друзей ему было ничего не жалко. Другой бы еще сто раз подумал, отдавать за так свое великое открытие или конфетку потребовать, а Кузька думать не стал. Пробежал он по деревне, в каждый дом стучится, каждого домового вызывает: и совсем стареньких дедушек, и совсем сопливых домовят. Вызывает и рассказывает, что надо делать, чтобы счастье найти.

Шум в деревне, переполох — не так уж и много беспризорных тележных колес валяется, да и с пружинами у кузнеца сложно. Притомился Кузька. Пока все дворы обежал, совсем замаялся, даже про хозяйство свое ни разу не вспомнил.

Какое там хозяйство, когда такое событие случилось! Разве мог представить домовенок, что этот суматошный гость из города приведет в их дом счастье, как собачку на веревочке!

Наконец добрался Кузька и до дома. Волосенки дыбом торчат, язык — на плечо, устал. А тут еще Лидочка подскочила, схватила его на руки, трясет, жмет, как будто он не домовенок, а белье грязное, и она его постирать вздумала. Насилу отбился.