Ричард Бах - Сказки американских писателей

— Надо писать не «Уважаемая Королева Луиза», это грубо и примитивно, — сказала Мюриэл с негодованием. — К королеве надо обращаться со словами: «О подобное сардису Солнце».

Фрокрор взглянул на письмо.

— Отчетливо помню, что когда я был принцем… — начал он неуверенно.

— Ну, моё дело предупредить, — сказала Мюриэл и высморкалась.

После долгих переговоров с Дюбкином, Любой и Добремиш Фрокрор исправил обращение, и письмо было отослано.

Пишу продолжение дрожащей рукой.

Королева Луиза, получив письмо, приняла его за очередное сочинение сэра Клервеля и отдала менестрелю, чтобы тот его разгадал. Менестрель, сообразив, что это какие-то дьявольские козни, отнес письмо прямо к королю.

В полночь король Грегор и его рыцари скрытно поскакали в деревню и окружили старую каменную церковь. Поверх доспехов и длинной черной бороды у короля Грегора был длинный белый балахон и кудри рыжего парика, а поверх железного забрала — дамская вуаль. Переодетый таким образом, запахнувшись в длинную белую шаль, он вошел в церковь один. Смиренно и робко направился он к священнику, закутанному в облачение с капюшоном. Когда король оказался в пяти шагах от священника, тот повернулся, откинув капюшон, и крикнул злорадно:

— Вот вам сюрприз!

— Это вам сюрприз, Фрокрор! — крикнул король, сбрасывая вуаль, парик и шаль, и взмахнул мечом.

По этому знаку в окна и двери церкви с грохотом повалили рыцари.

— Измена! — завопил Фрокрор и бросился наутек с криком: — Вперед, крестьяне! Все на борьбу с угнетателями!

Отовсюду из темных углов стали выскакивать друзья детства Мюриэл, вооруженные вилами, подсвечниками, ножами и дрекольем — короче, всем, что под руку попало. С яростью диких зверей набрасывались они на рыцарей, хотя нетрудно было предвидеть, что усилия их тщетны.

— Сдавайтесь! — крикнул король Грегор, но, конечно, его не послушались.

Тогда король Грегор подал знак, и рыцари принялись махать своими огромными двуручными мечами, со звоном опуская их на головы революционеров. Мюриэл, украдкой выглядывавшая из алтаря, рыдала и плакала. Вот упал Дюбкин, успев крикнуть «долой!». Вот упала Люба, дочь кузнеца, успев при падении героически метнуть в кого-то вилы. Вот упала изящная, хрупкая Красотка Полли, а потом, в последний раз печально взглянув на свою милую подругу принцессу, упала дочь лудильщика Добремиш. Спасся один Фрокрор. Он схватил вуаль и рыжий парик, набросил на плечи шаль и исчез во мраке ночи. К концу потасовки церковь была настолько завалена телами крестьян, истекающих кровью, что рыцари с трудом передвигались, скользя и с грохотом падая.

— Фрокрор, что ты наделал! — закричала Мюриэл, не помня себя от горя.

И тут появилась королева Луиза в сопровождении мадам Вамп. Перепрыгивая через тела, королева вошла в церковь, и сразу наступила полная тишина. Глаза у её величества расширились от изумления и негодования, она была так потрясена, что даже не могла решить, быть ли ей королевой или жабой, и в растерянности переходила из одного состояния в другое. Наконец, сжав пальцами виски, она воскликнула:

— Мои дети! Мои пропавшие принцы и принцессы! Грегор, изверг! Ты перебил всех наших детей!

Дрожа, обезумев от горя, она упала на колени.

Король Грегор в отчаянии обеими руками дергал свою длинную черную бороду:

— Наших детей, Луиза?

— Бедные принцы, бедные принцессы, — причитала королева.

Мадам Вамп улыбалась, показывая острые зубы, очень довольная собой. Рыцари стояли опустив головы, король Грегор в сильном волнении переминался с ноги на ногу.

— Это я во всем виновата! — воскликнула Мюриэл, выходя из своего укрытия.

— Ах нет, — сказала королева Луиза, охваченная дрожью. — Всему виной скучные и крайне опасные идеи.

Никто не ожидал от неё слов, в которых было бы столько смысла.

— Поистине подобные сардису! — произнесла королева Луиза.

Эта фраза настолько всех озадачила, что более-менее сняла всеобщее напряжение, и вот поверженные крестьяне стали приходить в себя, стеная и потирая ушибленные головы. И хотя многим предстояло отправиться в дворцовый лазарет, но покалеченных и убитых среди них не оказалось.

Королева Луиза, увидевшая, что они поднимаются, была вне себя от радости, но при этом проявила необходимую строгость.

— Всех, одержимых скучными и опасными идеями, следует выпороть, — сказала королева и послала за розгами. Порку она осуществила собственноручно. Выпороты были все, кроме Мюриэл и короля Грегора, — даже мадам Вамп, несмотря на её горячие протесты.

— Я же ничего не сделала! — кричала мадам Вамп и сама искренне в это верила.

— А вот это, — сказала королева Луиза, — самая скучная и опасная идея из всех! — и с особым усердием отходила фрейлину розгами. Мадам Вамп предпринимала отчаянные попытки спастись. Она превращалась то в мышь, то в огромную зеленую змею — бедная пожилая болезненная дама. Но все напрасно.

Понеся заслуженную кару, все похромали за королевой Луизой в замок. Её величество ехала, держа перед собой розги, как флаг; на колени к ней склонила голову Добремиш (которая всегда была её любимицей). Непоротые король Грегор и Мюриэл украдкой переглядывались, недоумевая, чем они заслужили такую милость. Блистающим диском вставало солнце.

А в это время Фрокрор с заснеженной вершины близлежащей горы наблюдал за процессией в подзорную трубу, бормоча проклятия и ругательства.

— Маньяки! Маньяки! Маньяки! — бубнил он, топая ногой в ребяческой злости.

— Всякое заблуждение — от ушибленной головы, — сказала королева Луиза.

Невыдуманному Джонатану Чайке,

который живет в каждом из нас.

Было утро, и золотые блики молодого солнца плясали на едва заметных волнах спокойного моря.

В миле от берега с рыболовного судна забросили сети с приманкой; весть об этом мгновенно донеслась до Стаи, ожидавшей завтрака, и вот уже тысяча чаек слетелась к судну, чтобы хитростью или силой добыть крохи пищи.

Ещё один хлопотливый день вступил в свои права.

Но вдали от всех, вдали от рыболовного судна и от берега, в полном одиночестве совершала свои тренировочные полеты чайка по имени Джонатан Ливингстон. Взлетев на сто футов в небо, Джонатан опустил перепончатые лапы, приподнял клюв, вытянул вперед изогнутые дугой крылья и, превозмогая боль, старался удержать их в этом положении. Вытянутые вперед крылья снижали скорость, и он летел так медленно, что ветер едва шептал у него над ухом, а океан под ним казался недвижимым. Он прищурил глаза и весь обратился в одно-единственное желание. Вот он задержал дыхание и чуть… чуть-чуть… на один дюйм… увеличил изгиб крыльев. Перья взъерошились, он совсем потерял скорость и упал.