Кристиан Хайдикер - Страшные истории для маленьких лисят [litres]

Юли кивнул. А ведь в самом деле, можно попробовать. Главное, не начать икать.

– Почему ты со мной такая добрая? – спросил он.

– В смысле?

– Не знаю.

Когда от существа с жабрами остались одни лишь кости, Мия встала, отрясла с бороды слизь и, обнажив зубы, подошла к Юли.

– Т-ты чего? – спросил он, опуская морду, чтобы защитить горло.

– Хотела тебя умыть, – ответила Мия, словно это была самая очевидная вещь на свете. – Мы же только что поели.

– А-а! – протянул в ответ Юли.

Никому никогда в жизни не хотелось его умывать. Мама его умывала лишь потому, что отказывались сёстры. А после смерти Авы даже и она перестала.

Юли собрался с духом:

– Ладно.

Мия провела языком по его морде. У него задрожала передняя лапа. Ворчание подступило к горлу. Но когда она принялась за уши, Юли уже смирился. Язык у Мии был шершавый и теплый; и от его прикосновений по телу разбегались мурашки – до самого кончика хвоста. Юли опять выпучил глаза, стараясь удержать слёзы.

Закончив с умыванием Юли, Мия сказала:

– Твоего друга тоже надо умыть?

Вопрос вытряхнул Юли из задумчивости:

– Кого?

– Твоего, – Мия показала носом на кроны деревьев, – друга?

– А-а! М-м… нет, не сейчас. Я уже умывал его.

Мия понимающе ухмыльнулась, потом закрыла глаза и выставила вперёд морду.

Юли никак не мог решиться.

– Ты просишь меня?..

У неё дёрнулось ухо.

– Если ты не против.

Каждый раз, когда он принимался умывать сестёр, те разбегались по сторонам и вопили: «Фу! Ску-у-ули! Воняет!»

Он тихонечко лизнул Мие ухо. Потом ещё. И ещё. Поначалу у её шубки был вкус дыма. Потом – чего-то пресного. А когда он слизал и его, шубка оказалась на вкус кисло-сладкой, как неспелые яблоки. Мия поскуливала – точно так же, как Юли. Как будто её тоже долгое время не умывали.

Когда Юли закончил, Мия помотала головой, чтобы высушить уши.

– Что ж, – сказала Мия, собираясь прощаться.

– Да, – грустно сказал Юли, и сердце у него ёкнуло. – Что ж…

– Мне надо идти, – сказала Мия. – Мама ждёт меня по другую сторону леса. Не хочу, чтобы она беспокоилась.

– Ну, да, – согласился Юли. – И мне тоже. Э-э… надо найти своего друга… который прячется на деревьях. Чтобы идти дальше, куда мы шли, это уже недалеко отсюда.

– Ну… ладно тогда, – сказала Мия.

– Ладно.

У Юли упало сердце. Мия, конечно, его кусала, и прыгала через него, и свалила с ног. И всё же она накормила его и даже умыла. Юли понял: вот она сейчас уйдёт, и у него будто вырвут все внутренности и оставят его пустым, как ту самую кроличью шкуру, что болталась на палке.

Он повернулся своими только что вылизанными усами туда, где – он надеялся – была мама. И понял, что ошибается.

– Удачи вам с другом! – сказала Мия.

– Да… спасибо, – ответил Юли. – Удачи вам с мамой!

Она медленно двинулась прочь.

– Пока!

– Пока! – крикнул он вслед.

– До встречи!

– Да, до встречи…

И Мия пошла в одну сторону, а Юли тоже пошёл в ту же сторону, и пути их больше не расходились… некоторое время.

Эта вообще никакая не страшная! – воскликнула третья из лисёнышей. – Вот нисколечко!

– Да, – согласился альфа. – Она такая почти… душещипательная.

– А мне понравилось! – сказала бета.

– Ну, ещё бы! – хмыкнула третья.

Небо над Лесом Оленьего Рога стало зеленовато- белым.

Самая младшая была рада услышать, что в истории произошло наконец что-то хорошее. Но она чувствовала: до конца ещё далеко. От звуков в Лесу Оленьего Рога всё так же дрожала шкура. Каждый упавший листок заставлял поворачивать уши. Каждая тень становилась похожа на лисью шкуру, болтавшуюся на палке.

– Встреча Юли и Мии стала долгожданной передышкой после всех прежних невзгод, – заговорила рассказчица. – Но как же это опасно – начинать о ком-то заботиться! Теперь каждому из них предстояло приглядывать не за одной лисицей, а за двумя. Им предстояло забрести неведомо куда. И не лес, и не поле. И не луг, и не роща. Им предстояло увидеть такое, что немногие лисы видели прежде. А те, что видели, не сумели остаться в живых.

Если самая младшая и вдохнула чуть-чуть спокойствия, на этих словах ей опять сжало горло.

Юли шёл через лес за мией по запаху – её запаху неспелых яблок, – а она трещала без умолку, будто дерево, усеянное синицами.

– …И тогда мама спросила, кусала меня мисс Лисс или нет, и я сказала, что нет, а мама спросила, хорошо ли я это помню, и заставила меня зачем-то пить воду, и когда я выпила воды, мама сказала, что я единственный лисёныш, который сдал этот жёлтовонючий экзамен. Вот я думаю, если б мисс Лисс укусила меня за хвост, тогда бы я завалила, а раз она только выдрала несколько волосков, причём на самом кончике, вот я и сдала . Поэтому мне и пришлось уходить из Венцового Леса, когда ни сестра, ни братья не сдали.

Ветки деревьев становились гуще. Их кроны душили небо.

От рассказов Мии у Юли перед глазами оживали тени с трясущимися головами, липкими глазами и сухими клыками.

Он хотел укусить её за усы и сказать, что не время, блуждая по лесу, рассказывать страшные истории. Но для этого они не были так уж хорошо знакомы.

– …И тогда мы с мамой пошли на север, – продолжала рассказывать Мия, – и вот когда стало по-настоящему страшно.

И она рассказала ему про ужас, у которого не растёт мех и который ходит на двух ногах, и про животных, чья самая сущность попадает в капкан белых листов, а потом с них сдирают шкуру, набивают её соломой, а вместо глаз вставляют цветистые камни.

После этой истории деревья потянулись к Юли своими длинными пальцами. Он скакнул вперёд, чтобы не отставать от хвоста Мии, пусть даже это она его напугала.

– И вот тут появился ты и спас мне жизнь! – сказала Мия и посмотрела через плечо. – Я сказала тебе спасибо? Ну, потому что… спасибо!

– А, м-м… – забормотал Юли, – пожалуйста!

Он всё ещё пытался понять, что она за лисёныш, эта Мия. Он не мог разобраться, почему она идёт ради него на охоту, потом берётся его умывать, а потом вдруг кусает за уши или рассказывает всякую жуть, от которой сыро в глазах.

Мия – она как мама… или как сёстры?

– Так! – Мия повернулась и побежала назад. – Двое лисёнышей в лесу. Смешно, правда?

– М-м, и правда, – пробормотал Юли. – Смешно.

– Вот ты-то что здесь забыл? – спросила она.

– Ну…

У Юли в памяти замелькал отец – его пепельное лицо, сияющие, будто луна, клыки и рот, который говорил: «Сверни ему шею». Он не хотел рассказывать Мии о своей жизни, ведь тогда она бы узнала, что для своей семьи он был не дороже коготка суслика.