Уильям Николсон - Песнь Огня

– Да, – ответила Кестрель.

Она хорошо помнила, как чуть не погибла в Доминате. Это Доминатор заставил Ортиза поднять на нее руку… Но Альбард явно предпочитал вспоминать только о светлой стороне своего правления.

– Ах! Сплошное великолепие! Вот на какие чудеса способна сила Певцов! А Певцам это, видите ли, не нужно. Им легче стоять в сторонке и смотреть, как мир сгорает дотла.

– Мы бережем силу для великого дела, – сказал Попрыгунчик.

– Для великого дела! – Альбард снова обратился к Кестрель. – А знаешь для какого? Знаешь, к чему они готовятся всю жизнь? К смерти! Тоже мне великое дело! Смерть!

– Ты тоже давал клятву, Альбард.

– Да, давал! И все равно не понимаю – зачем всю жизнь ждать смерти, когда вокруг столько страданий?

Бывший Доминатор обернулся к Кестрель:

– Это и было моим преступлением! Я использовал данную мне силу, чтобы построить лучший мир. А Сирин обратил против меня всю свою мощь. И сделал меня таким – смотри!

Альбард подбросил кусочек хлеба, и тот упал на стол.

– Я не могу управлять даже хлебной коркой! А вот он может. – Альбард ткнул пальцем в Попрыгунчика. – Это бесполое существо, этот дутый пузырь может. – Он бросил в Попрыгунчика другой кусочек. Хлеб замер на лету, развернулся и прилетел обратно в тарелку к Альбарду. – Видала? А я, человек, который построил прекраснейший город на свете, ничего не могу!

– Почему Певцы готовятся к смерти? – спросила Кестрель.

– Ты потомок пророка, – ответил Альбард, – и должна знать.

– Я знаю, что все началось с Аиры Мантха. И что Певцы – единственная сила, способная остановить Морах. Только зачем умирать?

– Тщеславие, – проворчал Альбард. – Так легче считать себя пупом земли.

Кестрель повернулась к Попрыгунчику. Тот ответил вопросом на вопрос:

– А что такое Морах?

– Жажда власти, наверное, – ответила Кестрель. – Жадность, при которой ты готов сделать больно другим, чтобы получить что-то для себя. Страх. Ненависть.

– Аира Мантх знал: чтобы не подчиниться Морах, нужно выбрать другой путь. Не искать власти. Не желать. Не иметь. Не брать. Только отдавать.

Кестрель вспомнила строку из Утерянного Завета:

– «Им предстоит потерять все и все обрести».

Попрыгунчик кивнул.

– Этот путь бесконечен. – Он смотрел ей прямо в глаза. – Ничто не может помешать. Даже смерть.

Кестрель поняла, почувствовала – не по смыслу слов, а по выражению глаз. попрыгунчик продолжал.

– Ты спрашиваешь, зачем Певцам умирать. А что в этом такого? Зачем цепляться за такую мелочь, как жизнь?

– Ха! – фыркнул Альбард. – Что я говорил? Тщеславие чистой воды!

– Думаешь, смерть – это конец? Нет. Потеряешь жизнь – обретешь все. Песнь огня – самая прекрасная на свете.

– Все равно вы умираете, – сказал Альбард.

– Как все живые существа. Однако лишь немногим дано познать огненный ветер.

– Огненный ветер… – Кестрель стало немного понятнее, но кусочки мозаики еще не сложились в одно целое. – Ветер, который убьет Морах?

– Да, и только он. Огненный ветер – сила Певцов.

– А потом Морах придет снова, – сказал Альбард.

– И Певцы тоже.

– И все начнется сначала, – сказал Альбард. – Даже голова кружится. И тошнит.

– И всегда будет потомок Аиры, – сказал Попрыгунчик.

– Да-да. Мальчик… – Вспомнив о Бомене, Альбард немного подобрел. – Подойдет ли он?

– Ты его учитель, Альбард.

Бомен услышал звук. Дверь открылась и закрылась. Шаги. Голос.

– Мальчик, слышишь меня?

Он попытался заговорить, но с удивлением обнаружил, что забыл, как это делается.

– Закрой глаза. Чтоб не было больно от света.

Бомен закрыл глаза. Сверху что-то заскрипело. Потом век коснулся слабый свет. Чьи-то руки обвязали голову шарфом, закрыв глаза. Бомен не мог ни помочь, ни помешать. Тело его не слушалось.

Кто-то засунул руки ему под мышки. Резкий рывок. Бомена подняли и вынесли наружу под скрип досок. Сквозь крошечные щелки, там, где повязка неплотно прилегала к носу, он видел свет. Пряный аромат свежего воздуха. Рядом стояли другие люди, только Бомен не мог и не хотел думать кто. В этой темноте он лишился не только тела. Он забыл самого себя.

Бомена положили на что-то вроде кровати, и он был рад этому. Его омывали звуки: плеск реки, шум ветра, дыхание стоящих вокруг. Кто-то взял Бомена за руку и вложил в нее небольшой предмет.

Яйцо.

Бомен ощутил тяжесть яйца, и по всему телу прошла волна радости. Гладкое и в то же время шероховатое. Округлое, но не шар. У яйца особая, совершенная форма, построенная по своим законам. Скорлупа приятно холодит ладонь. Бомен охватил яйцо пальцами – яйцо занимает пространство и сопротивляется сжатию. Бомен сжал яйцо сильнее – удивительно, какое прочное! Еще сильнее, еще – хррруп! Раздавленное яйцо преобразилось. Гладкие бока стали острыми осколками, твердый предмет растекся по руке прохладным бальзамом.

Превращение поразило Бомена. Он погрузился в себя, вспоминая, когда яйцо поддалось, когда раздалось «хррруп». Где переход от сопротивления к податливости, от твердого к жидкому, от яйца к не-яйцу? Если войти в этот миг и остаться там, то окажешься в самом сердце… чего? Бомен искал продолжение мысли. В сердце жизни? Реальности?

– Мы называем это песней.

Услышав голос, Бомен вздрогнул. Он удивился ответу на собственную мысль, но не смыслу ответа. В сердце яйца – то, что делает его яйцом, его сущность. Так почему бы не назвать эту сущность песней яйца?

Альбард и Попрыгунчик смотрели на юношу с завязанными глазами, лежащего на стопке одеял. С его пальцев стекал яичный желток, лицо расплылось в улыбке. Попрыгунчик удовлетворенно кивнул.

– У него получится.

– Получится? – воскликнул Альбард. – Да он будет лучше всех!

До конца путешествия оставалось совсем немного. Утром мантхи перешли через мост и цепочкой двинулись по горной тропе меж лесистых склонов. Все с грустью, хоть и молча, вспоминали о Бомене и Кестрель. Перед мантхами стояла ясная цель: перебраться через высокие снежные горы. За горами их ждала родина. У Бомена с Кестрель была другая цель – непонятная мантхам, но очень важная часть общего дела.

Мампо шел впереди. Не обращая внимания на раны, он нес тяжелый мешок так, словно шагал налегке. Мампо смотрел на ясное утро и ярко-голубое небо над белыми вершинами и думал, что должен заменить Бомена. Бомена, который был всегда начеку и мог заглянуть любому в душу… И все-таки Мампо верил в свои силы и ждал, когда понадобится его помощь.

Анно Хаз не отходил от волокуши, к которой ремнями привязали Аиру. Редок Зем старался вести лошадь по замерзшим колеям так, чтобы женщину меньше трясло.

– Так раньше укачивали детей, – сказал Анно. – Когда мантхи были кочевниками.