Александр Волков - Волшебник Изумрудного города. Все сказочные повести

Кагги-Карр возмутилась:

– Другую? Помоложе?! Если мне исполнилось всего сто два года, вы уже готовы называть меня старухой? Так знайте, что у нас, ворон, такой возраст считается совсем юным. И что сделает другая ворона? Во-первых, она заблудится и не доберется до Канзаса. Во-вторых, она не найдет в Канзасе Элли, потому что не видела ее. В-третьих… словом, письмо понесу я.

Железный Дровосек сказал:

– Для письма нужен мягкий, но прочный древесный лист, который можно будет обвязать вокруг твоей ноги. И кроме того, требуется иголка.

– Иголку я могу выдернуть из своей головы, – сказал Страшила, – у меня их там достаточно.

Ворона улетела и вернулась с большим гладким листом. Страшила протянул лист и иголку Железному Дровосеку:

– Пиши!

Тот изумился:

– Но я думал, что писать будешь ты. Ведь ты же придумал отправить письмо!

– Когда я придумывал это, я рассчитывал на тебя. Сам-то я еще не научился писать.

– И я не удосужился за государственными делами, – признался Дровосек. – Как же теперь быть?

– Мы не напишем письмо, а нарисуем! – догадался Страшила.

– Я не понимаю, как можно нарисовать письмо, – сказал Железный Дровосек.

– Нужно нарисовать меня и тебя за решеткой. Элли умная девочка, она сразу поймет, что мы в беде и просим помощи.

– Правильно, – обрадовался Дровосек. – Рисуй!

Но у Страшилы ничего не вышло. Игла выскальзывала из его мягких непослушных пальцев, и он не мог провести самой простой черты. За дело взялся Железный Дровосек. Он сам не ожидал, что у него получится так хорошо: видно, он имел прирожденный талант к рисованию.

Страшила выдернул из полы своего кафтана длинную нитку, лист обмотали вокруг ноги Кагги-Карр, крепко привязали, ворона попрощалась с друзьями, проскользнула сквозь прутья решетки, взмахнула крыльями и скоро исчезла в голубой дали.

Овладев Изумрудным городом, Урфин Джюс долго думал над тем, как ему именоваться, и в конце концов остановился на титуле, который выглядел так: Урфин Первый, могущественный Король Изумрудного города и сопредельных стран, Владыка, сапоги Которого попирают Вселенную.

Первыми услышали новый титул Топотун и Гуамоко. Простодушный медведь бурно восхищался звонкими словами королевского именования, но филин загадочно прищурил желтые глаза и коротко сказал:

– Сначала пусть этот титул научатся произносить придворные.

Джюс решил последовать его совету. Он позвал в тронный зал Руфа Билана и еще нескольких придворных высших чинов и, трепеща от гордости, дважды произнес титул. Затем он приказал Билану:

– Повторите, господин главный государственный распорядитель!

Коротенький и толстый Руф Билан побагровел от страха перед суровым взглядом повелителя и забормотал:

– Урфин Первый, могучий Король Изумрудного города и самодельных стран, Владетель, сапоги Которого упираются во Вселенную…

– Плохо, очень плохо! – сурово сказал Урфин Джюс и обратился к следующему: – Теперь вы, смотритель лавок городских купцов и лотков рыночных торговок!

Тот, заикаясь, заговорил:

– Вас следует называть Урфин Первый, преимущественный Король Изумрудного города и бездельных стран, Которого сапогами попирают из Вселенной…

Послышался хриплый, удушливый кашель. Это филин Гуамоко старался скрыть овладевший им безудержный смех.

Весь красный от гнева, Урфин выгнал придворных.

Проведя в раздумье еще несколько часов, он сократил титул, который отныне должен был звучать так:

«Урфин Первый, могучий Король Изумрудного города и всей Волшебной страны».

Придворные были снова собраны, и на этот раз испытание прошло благополучно. Новый титул был объявлен народу, и искажение его стало приравниваться к государственной измене.

По случаю присвоения Урфину королевского титула было назначено грандиозное народное торжество. Зная, что никто из жителей города и окрестностей на него добровольно не явится, главный распорядитель и генерал Лан Пирот приняли свои меры. Накануне праздника, ночью, когда все спали, по домам пошли дуболомы. Они будили жителей и полусонных тащили на дворцовую площадь. Там они могли досыпать или бодрствовать по желанию, но уйти оттуда не могли.

И поэтому, когда Урфин в роскошной королевской мантии появился на балконе дворца, он увидел на площади огромную толпу народа. Раздались жиденькие крики «Ура!», это кричали приспешники Урфина и деревянные солдаты.

Грянул оркестр. Но это был не тот оркестр, искусная игра которого славилась в стране. Несмотря на угрозы, музыканты отказались играть, и инструменты были переданы придворным и деревянным солдатам. Дуболомы получили ударные инструменты: барабаны, тарелки, треугольники, литавры. А придворным дали духовые: трубы, флейты, кларнеты.

И как играл этот созданный по приказу оркестр!

Трубы хрипели, кларнеты визжали, флейты завывали, как разъяренные коты, барабаны и литавры били не в лад. Впрочем, дуболомы так усердно лупили палками по барабанам, что кожа их лопнула и барабаны замолчали. А медные тарелки сразу треснули и начали дико дребезжать. И тогда народом, собранным на площади, овладело необузданное веселье. Люди корчились от смеха, зажимали себе рты ладонями, но неистовый хохот прорывался наружу. Иные падали на землю и валялись в изнеможении.

Придворный летописец записал в книгу, что это народное веселье было признаком радости от восхождения на престол могущественного короля Урфина Первого.

Церемониал закончился приглашением всех желающих на пир, который состоится во дворце короля.

Урфин, несмотря на все настояния филина Гуамоко, никак не мог решиться проглотить хотя бы одну пиявку или съесть мышь – эту обычную пищу волшебников. И он задумал ловкий обман.

Накануне пира повар Балуоль был вызван к Урфину и имел с ним долгий разговор наедине. Уходя от правителя, толстяк корчил страшные гримасы, силясь подавить распиравший его смех. Повар дорого дал бы за возможность раскрыть кому-либо тайну, связавшую его с Урфином. Но увы! Это было запрещено ему под страхом смерти. Балуоль выгнал из кухни поварят, закрыл дверь и принялся за стряпню.

Пир подходил к концу. Придворные осушили немало бокалов за здоровье императора.

Урфин восседал во главе стола, на троне Гудвина, который нарочно перенесли сюда из тронного зала, чтобы всегда напоминать о величии завоевателя. Изумруды были вынуты отовсюду, кроме трона, и когда на нем восседал Урфин Джюс, сияние драгоценных камней делало выражение мрачного сухого лица диктатора еще более неприятным.

На спинке трона сидел филин Гуамоко, сонно прикрыв желтые глаза. А сбоку стоял медведь Топотун, зорко присматриваясь к пирующим, чтобы наказать любого, кто не окажет должного почтения повелителю.