Елена Кузнецова - Ах, мой милый Андерсен

– Шутили грабители.

– Нет, вы скажите. Вы, правда, так думаете? – Толстяк наступал. Сзади была лужа, и молодой человек совсем не хотел промочить башмаки. Они, к слову, и так были худые, а путь предстоял дальний: "Чтоб мне никогда не уехать из Венеции! – патетическая клятва спасла лужу от вторжения.

– Прошу вас садиться. – Возница услужливо засуетился. – Тут восемь сидений, вот здесь – удобные. А это место самое лучшее. Сюда и навоз не долетит, и дуть не будет. Сам я, знаете ли, сквозняков опасаюсь, годы уже.

– У вас прекрасный вид. Я заметил, итальянцы, вообще, очень молодо выглядят. – Путешественника приятно удивила забота постороннего человека. Он всегда восторженно откликался на добрые проявления. Любая малость могла тронуть его впечатлительное сердце.

– Приметливый вы народ – иностранцы. Прошу вас, не зовите меня больше нелюбезным синьором.

– Хорошо, – улыбка меняла бледное лицо, оно сразу становилось обаятельным, – любезный синьор Возница.

Возница даже крякнул от удовольствия. – А в Верону мы прибудем поутру, если Бог даст, и ночью не будет приключений.

– Какие же могут с нами приключения случиться?

– Дилижанс – он, конечно, не карман с чинтезимо, однако, тарахтит сильно на дороге.

– Можно рессоры маслом смазать.

– Масло только скрип лечит, а грохот от кареты ночью далеко слышен, – Возница опасливо оглянулся, – Вот тут под сиденьем мушкет. Он, конечно, ржавый весь, по при луне впечатляет.

– Я не подведу, можете не сомневаться, – Поэт произнес это, как настоящий заговорщик, – шепотом и почти не раскрывая рта.

– Я все-таки свечку поставил. И вы Богу своему помолитесь!

– У нас один Бог!

– Тогда – с Богом! Синьоры! Синьоры! Рассаживайтесь! Занимайте свои места! Поторапливайтесь, синьоры! Ночной дилижанс Венеция-Верона отправляется!

На громкий голос Возницы с разных сторон к дилижансу поспешают трое. Невысокий 40-летний мужчина придерживает от ветра шляпу и старается обходить лужи. Молодой человек попробовал определить род его занятий. Но ни одежда, ни возраст, ни весь облик этого человека не подбросили ни малейшего намека на что-то существенное.

Он с трудом поспевал за Старухой и мальчиком. Молодой человек подумал, что это семья. Но Старуха несла тяжелую поклажу одна и покрикивала на мальца. Они явно находились в родственных отношениях. У обоих были круглые лица и оттопыренные нижние губы. Располневшую фигуру пожилой женщины прикрывал шерстяной плащ. Ветер поднимал его полы, а Старуха сердито их поправляла. Она выглядела усталой и затурканной.

Темное одеяние не позволяло разобрать, было ли оно просто черным или серым пополам с коричневым. После ярких красок карнавала – вид был очень простоватый. Но иностранец подумал об этом так, вскользь, – его собственная одежда тоже мало напоминала праздничное облачение.

Но больше всего его поразило то, как эта женщина несла свою ношу – две большие корзины. Она подтаскивала их поочередно короткими пробежками. Щеки ее раздувались, как настоящие меха. Молодой человек так засмотрелся на эту картину, что увидел вместо женщины что-то вроде паровоза с вагоном. Он уже покатался на таких в Германии, – занятное изобретение и полезное. Только он собрался сказать, что к корзинам надо бы приделать колеса, как над ухом оглушительно закричали.

– Вы, господин хороший, позже подошли. Значит, мне первой место выбирать. – Старуха старалась оттеснить от дилижанса человека в шляпе.

– Ну, так выбирайте, – миролюбиво ответил тот.

– Как же мне выбрать? Я не знаю, какие места хорошие, а какие плохие, – растерялась Старуха.

– На любые садитесь, потом разберемся.

– Как же мы потом будем разбираться, если я на плохом окажусь, а вы на хорошем. – Она не знала, как поступить в такой ситуации, но явно не хотела быстро соглашаться.

– Я вам уступлю.

– Это вы сейчас так говорите. – Молодому человеку была знакома склочная натура подобных женщин. Они могли быть добрыми, но пока добьешься хоть какой-нибудь определенности, невольно руки потянутся к шее. – А потом и думать забудете.

– Садитесь вы побыстрее, а то без вас уеду! – У Возницы кончилось терпение, и он, стуча сапогами, полез наверх.

– Что же это творится, – не унималась Старуха.

Иностранец не выдержал и встал. – Садитесь на мое место. Возница сказал, что оно самое лучшее. – Старуха оценивающе поглядела внутрь экипажа. Цепкий взгляд ее отметил сразу все: дырявую обивку, жирные потеки от масла на лампе, обтрепанные сиденья и плохие замки дверей. А мутные от грязи стекла и потрескавшаяся краска и так бросались в глаза.

Пока она осматривала внутренности, внук, набегавшись вокруг дилижанса, был увлечен иными заботами. Мальчишка стал пристраиваться к колесам, воображая, что они – корабельные. Его не смущали ни лужи, ни грязь. Он запачкал руки, когда держался за спицы, – ни дать, ни взять, – заправский пират.

– Кучер, а где подушечки? – Старуха видела, что никаких подушечек нет, но из вредности не могла остановиться. – На сиденьях должны быть подушечки.

– Перо намокло, – Вознице захотелось запихнуть ее поскорее и стегануть лошадей, – небо не предвещало ничего хорошего.

– Так надо было высушить вовремя, – не унималась она.

– Вас никто не заставляет, – начал было человек в шляпе…

– А вы не перебивайте. Я не с вами разговариваю.

– Пусть только солнце покажется, я и двери покрашу, – пообещал беспокойной пассажирке Возница.

– Вот и все, что я хотела узнать. – И Возница, и Старуха знали, что ничего не изменится. Важно отметить неполадки, исправлять их совсем не требовалось. Но ведь нельзя же сесть просто так, и ни на что не посетовать.

Молодой человек уже не слышал никого. К дилижансу приближалась молодая женщина. Даже издали было видно, что она дама благородная и изысканная. Закрытое дорожное платье подчеркивало тонкую фигуру, вуаль на шляпке скрывала лицо. Но пылкое воображение для того и существует, чтобы за закрытой вуалью представить три или четыре разных лика.

Ему больше понравилась бы жгучая брюнетка с голубыми глазами, – поскольку в природе таковой быть не могло. Но он был уверен, что природа хороша в чистом виде. Женщина – совершенное творение. И воображение молодого человека ставило ее выше самой природы, иными словами, женщина имела право не считаться с ее законами.

Молодой человек, как можно догадаться, был Поэтом. Он считал себя великим, но с ним, пока, никто не соглашался. От этого он смущался и безмерно страдал. Но его нежное сердце прощало людям их несовершенства и надеялось на скорое понимание и признание. Талантам свойственно заблуждаться на свой счет. Им представляется, что от их поэзии в мире становится светлее. Но простому обывателю и дела нет до подобного рода заблуждений.