Наталия Станкевич - О мыши и Граде Божием

Он быстро переоделся и устроился на своей лежанке, предоставив ученику возможность задуть свечу самому. И, быстро провалившись в сон, уже не слышал, как Эвервин, склонившись над соломенным гнездом, тихо, но горячо попросил за него прощения у мышиной королевы.

Утро началось для мастера-иллюминатора со странных ритмичных булькающих звуков, доносящихся от очага. Затем зашуршал тюфяк Эвервина, послышались торопливые шаги, шорох соломы в мышином гнезде.

– Господин Хильдеберт! Ох, господин Хильдеберт! Королева кончается!

В вопле ученика звучало такое искреннее отчаяние, что иллюстратор сдержал готовый сорваться с языка возглас облегчения и, быстро молча поднявшись, присоединился к парню.

Твари и правда было откровенно плохо. Бусины глаз, вчера просто прикрытые, сегодня затянулись какой-то полупрозрачной пленкой, из пасти обрывком тряпки вывалился язык, длинное тельце почему-то то тряслось, то начинало ритмично судорожно вздрагивать, издавая те самые булькающие звуки.

– Что же это?!. Как же?… – Эвервин аккуратно положил мышь на ладонь, едва ли не со слезами на глазах погладил по тощей спине, посреди которой под шкуркой явно угадывались очертания тоненького хребта. – Что ж теперь делать, господин Хильдеберт?…

Что делать, что делать… То, что он предлагал еще вчера. Теперь это не только желательно, но даже необходимо: продлевать мучения издыхающей твари не хотелось.

– Дай сюда, – твердо произнес иллюстратор. – Я разберусь.

Ученик поднял на него глаза и, без труда разгадав его намерения, быстро отошел на пару шагов, отводя ладонь с мышью подальше.

– Нельзя так, мастер Хильдеберт, – тихо, но упрямо прошептал он. – Нельзя ее убивать. Счастья не будет. Она ж… Волшебная…

– Ей плохо, – поборов желание наорать на бестолкового парня, серьезно ответил иллюминатор. – И мы ей уже ничем не поможем. Быстрая легкая смерть будет для нее…

– Убить мышиную королеву – проклятье на себя навлечь, господин Хильдеберт, – покачал головой Эвервин. – Может, ее лучше покормить чем-нибудь?

Мастер представил, как сейчас они с учеником будут пытаться впихнуть что-нибудь съедобное в подыхающую животину, и даже не смог сказать, кого в этой ситуации ему наиболее жалко: тварь, себя или Эвервина, дремучесть которого не позволяла решить все дело одним махом. Одним взмахом клятой мышью.

Оставался единственный путь: попытаться убедить ученика, исходя из его же богопротивных верований.

– Слушай, – как можно убедительнее заговорил Хильдеберт, стараясь не обращать внимания на конвульсии твари. – Мы честно попытались эту мышиную королеву спасти. Ты ее принес, мы ее обогрели и обсушили. За мои слова насчет «приложить об стол» она меня уже наказала. Ей не в чем нас упрекнуть и не за что насылать на нас проклятие. Может, она даже наградит нас с того света за то, что мы не дали ей мучиться…

– Не знал, что вы верите в мышиную королеву, мастер Хильдеберт.

Голос епископа Здика заставил иллюминатора вздрогнуть. И в самом деле, его преосвященство еще вчера пожелал прийти посмотреть, как продвигается работа над манускриптом! Как можно было об этом забыть?! Определенно, эта клятая мышь все поставила на уши! И что теперь о нем подумают?…

– Да нет, я вовсе…

Епископ прервал его коротким взмахом руки.

– Пустое, мастер. Подобным верованиям не чужды и лучшие из нас. Что тебе, отрок?

Эвервин, с несчастным видом вертевшийся у его плеча, однако же, и сам вряд ли смог бы сказать, чего хочет от иерарха. Потому, к вящему раздражению Хильдеберта, лишь молча протянул епископу Здику издыхающую тварь.

– Плохо дело с твоей мышиной королевой, – невозмутимо и даже сочувственно произнес епископ, смерив животину взглядом. – Зря ты наставника своего не слушаешь. Милосердная смерть есть…

Он не успел закончить. Мышь в очередной раз содрогнулась, забулькала… И на сей раз потуги ее увенчались успехом. Хильдеберт в немом ужасе смотрел, как из раззявившейся еще шире пасти хлынул поток мутной жижи, полившийся прямиком на одеяние стоявшего рядом с Эверином иерарха.

– Да что за…

Несмотря на критичность положения, иллюстратор успел заметить, как округлились глаза Эвервина: парень, видимо, и не подозревал, что духовное лицо, а тем более епископ, может знать такие выражения. Впрочем, сам Хильдеберт был последним человеком, который в этой ситуации упрекнул бы его за несдержанность в речах.

Все произошло так быстро, что спасать ситуацию стало поздно еще до того, как ее участники успели осознать, что произошло. Тем не менее, иллюминатор, несколько придя в себя, схватил ученика за плечи и решительно вытолкал его в угол комнаты – с глаз долой. Затем обернулся к епископу Здику.

– Я постираю, – произнес он первое, что пришло в голову. – Сам, лично. Ваше преосвященство, вы только это снимите!..

Епископ шарахнулся от протянутых к нему рук с резвостью, которой ему критически не хватило чуть раньше.

– Оставьте, – натянуто произнес он, поспешно отступая к выходу из мастерской. – Лучше уж ничего не трогайте. Взглянуть на манускрипт я приду… Потом. И знаете что, Хильдеберт? Некоторые верования вовсе не так невинны, как могут показаться на первый взгляд!

Дверь за ним решительно захлопнулась, но иллюминатор еще некоторое время стоял, вперившись отсутствующим взглядом в дверные доски. Кто бы сказал – ни за что бы не поверил, что такое возможно. Подлая хвостатая гадина, улучила же момент!..

Он понимал, что злиться на мышь за то, что она наблевала на епископа, – пожалуй, самое бестолковое, что только можно себе представить. Однако поделать с собой ничего не мог, а в дополнение к зверьку злился и на людей: на Эвервина, мало того, что притащившего эту дрянь домой, так еще и Бог весть зачем полезшего с ней к иерарху; на себя: за то, что еще вчера не размозжил гадкой твари голову; и на самого епископа Здика: за то, что тот вот так сходу поверил, что мастер-иллюминатор спасает по ночам мышиных королев, и за то, что так и не дал ничего объяснить, оправдаться и хоть что-то исправить.

– Господин Хильдеберт?…

Только его не хватало!

– Что тебе?

– Вы гляньте только, мастер! Ожила наша королева, как есть, ожила!

Смотреть на это не хотелось. До такой степени не хотелось, что иллюстратор впервые горько пожалел о разбитом вчера кувшине с вином: недостойное желание вусмерть упиться становилось чем дальше, тем более острым.

Реализовать его, однако, не представлялось возможным, даже если бы кувшин был в целости и сохранности. Пить, когда перед тобой непочатый край работы означало безобразно опуститься. Не говоря уж о том, что дрожащие пальцы для иллюминатора – первейшая беда.