Юрий Греков - Там, на неведомых тропинках

— Дедушка, так ты и есть тот самый гайдук Костаке, про которого до сих пор поют песни? Усмехнулся мош Костаке.

Наклонился Драгош и поцеловал руку старого гайдука.

— Ты помнишь, отчего умерли твои мать и отец? — сурово спросил мош Костаке.

— Помню!

— Ты знаешь, кто разорил и обрек на голодную смерть сотни людей — таких же, как твои отец и мать?

— Знаю!

— Ты помнишь, кто вырастил тебя, чей ты сын?

— Помню! — отвечал Драгош.

— Моя рука не может больше держать эту саблю. Мне сто десять лет. Я скоро умру. Но я умру с чистой совестью — я сделал все, чтобы зла в мире стало хоть чуточку меньше. И я умру спокойно, если буду знать, что мое дело не умрет со мной. Понимаешь?

— Понимаю!

— Тогда возьми эту саблю, гайдук Драгош. Но помни, не простая это сабля — и волоска на голове доброго человека не перерубит, а негодяй не спасется и за каменной стеной.

Так Драгош стал гайдуком. Горели боярские усадьбы, отбирал гайдук добро у богачей и делил меж крестьянами; надеждой народа стал он. Гонялись за ним стражники, но разве поймаешь того, кого прячет народ?

И вот увидел однажды Драгош красавицу Иляну, и полюбили они друг друга.

И этой осенью, после уборки винограда, должны были Драгош и Иляна сыграть свадьбу. Считала дни Иляна, поджидая Драгоша. Но пришла нежданно страшная беда. Откуда ни возьмись, налетели на село всадники с кривыми саблями. Всех встречных порубили, подожгли хаты, связали девушек и увели в плен. А на привале привели Иляну к предводителю. Он сидел на попоне, скрестив ноги. На чалме его сверкал большой драгоценный камень. Внимательно оглядел он пленницу, потом что-то сказал слуге. Иляне развязали руки, посадили на коня и умчали.

— Так я оказалась здесь, — закончила свой рассказ Иляна. — Ах, если б Драгош знал, где я, он обязательно спас бы меня! Но он не знает и никогда не узнает. А впереди у меня смерть, потому что я умру, а не поддамся проклятому хану...

— Послушай, Иляна, а ведь я могу тебе помочь, — подумав, сказал я.

— Как? — удивилась она.

— Пиши письмо!

Иляна оторвала длинную полоску от рубашки, расцарапала палец и щепочкой написала Драгошу, где она и как ее найти.

— А теперь отрежь кусочек от меня.

— Ой, а тебе не будет больно? — забеспокоилась девушка.

— Ничего, потерплю. Когда забивают гвозди, больнее. Иляна отрезала квадратный клочок и сделала, как я сказал, — хлебом прилепила его на письмо.

— Лети! — приказал я клочку, и узкая белая полоска выпорхнула в окно. Иляна следила за ней, пока та не исчезла. И только когда письмо совсем пропало из виду, она отвернулась от окна, подошла и, погладив меня ладошкой, тихо сказала:

— Спасибо...

Два дня у нас в запасе — на третий за Иляной должны были прийти.

Медленно тянулись часы. Прошел день, и наступила ночь. Все меньше надежды оставалось у нас. И вот на рассвете, когда луна в окошке побледнела, где-то далеко послышался конский топот. Все ближе и ближе. Вот он уже у самого замка. Послышались крики, вопли. И вдруг стена в комнате раскололась, и в проломе сверкнула сабля.

— Драгош! — закричала Иляна и бросилась навстречу. Драгош подхватил ее на руки и шагнул в пролом.

— Постой, — вскрикнула девушка, — возьмем с собой его, — и показала на меня.

— Зачем? — удивился гайдук.

— Он мой спаситель! Нельзя его бросить!

Драгош не понял, но быстро выдернул гвозди и, завернув в меня Иляну, бросился к своему коню. Во дворе там и сям валялись враги. У самого выхода скорчился грузный человек. Чалма с большим драгоценным камнем валялась рядом. Развалины замка дымились. Еще одному гадючьему гнезду пришел конец... — Ковер умолк.

— Устал? — спросил Старый Гном.

— Да, — тихо ответил ковер.

— Ну, что ж, ребятки, — повернулся к Зучку и Мурашке Старый Гном, — давайте-ка отнесем ковер в дом.

Сложив ковер-самолет в углу, Гном сказал гостям:

— И вам тоже пора укладываться.

— Дедушка, да мы спать не хотим! — взмолился Мурашка.

Гном улыбнулся, взял со стола большой будильник без стекла:

— Пора, ребятки, пора...

Стрелки завертелись быстро-быстро, перед глазами у Зучка и Мурашки все поплыло, кружась и сплетаясь в цветную вязь сна...

Ручей журчал, перекатываясь по камешкам, что-то бормотал невнятно — ни слова не разберешь. Зучок вслушивался и никак не мог понять: откуда здесь вдруг взялся ручей? Наконец ничего больше не оставалось, как открыть глаза.

Что Зучок и сделал — и никакой это оказался не ручей, просто дедушка Ротрим и ковер-самолет разговаривали негромко, чтоб не разбудить Зучка и Мурашку. «Как же, разбудишь его, — подумал Зучок, покосившись на посапывающего рядом Мурашку. — Давно уже вставать пора. Вон солнце как высоко уже». Зучок приподнялся на подушке и хотел поздороваться, но тут же решил подождать немножко — дедушка Ротрим и ковер заняты разговором, зачем мешать?

Старый Гном достал с полки небольшой блестящий аппаратик — точь-в-точь как тот, что показывал Руд, когда проходил сквозь стену. Зучок смотрел во все глаза — что это дедушка Ротрим делать собрался? А Старый Гном поколдовал над аппаратиком, нажал какую-то кнопочку, и из него ударил тоненький золотой лучик. Гном поднес аппарат к ковру, и золотой лучик забегал по его поверхности, зарываясь в ворс.

— Ой, щекотно! — засмеялся ковер.

— Ничего, потерпи. Это недолго.

Через минуту Гном снова нажал кнопку, и лучик погас.

— Дедушка, а что это вы делаете? — проснувшийся Мурашка даже привстал на диване, чтоб лучше видеть. Зучок толкнул его:

— Мог бы «доброе утро» сказать!

— А-а, проснулись? — обернулся Старый Гном, — Ну что ж, вовремя. Вставайте.

Мурашка и Зучок спрыгнули с дивана.

— Идите-ка сюда, — попросил Старый Гном, — давайте расстелим Килима на полу.

Через минуту ковер был разостлан, едва уместившись между шкафом и столом.

Гном подошел к самой его бахроме и вдруг тоненько крикнул:

— А ну, лети, ковер-самолет!

И ковер вздрогнул, колыхнулся и плавно всплыл над полом, повиснув посреди комнаты.

Ребята смотрели как зачарованные. И тут раздался тихий голос Килима:

— Ах, Ротрим, Ротрим, как жаль, что у меня нет рук, чтоб обнять тебя! Ты вернул мне жизнь, а сейчас вернул и молодость!

Старый Гном засмущался и покраснел. Он был очень застенчивый, этот гном, впрочем, как и все гномы. И больше всего он не любил, когда его благодарили, потому что от этого ему становилось очень жарко.

— Ребята, садитесь! — сказал ковер-самолет, опустившись пониже.

Мурашка и Зучок живо взобрались на мягкую, упругую спину ковра, и он медленно всплыл к потолку. Зучок потрогал потолок, заглянул за край ковра вниз — дедушка Ротрим стоял на полу, задрав белую бороду, и одобрительно покачивал колпачком. Мурашка вертел головой, время от времени восторженно вскрикивая: