Михаил Каришнев-Лубоцкий - Тайна Муромской чащи

– Конец зверюге… – тихо прошептал Егор Иванович и вытер ладонью пот со лба.

– Дяденька, а, дяденька, – услышал он вдруг девчачий голосок откуда-то сверху, – а почему ОНО на вас бросилось?

Ведмедев поднял голову и увидел на вершине горы двух одинаковых девочек. Одну из них он видел вчера и даже держал за шиворот, но какую именно – Егор Иванович сейчас не мог точно сказать.

– А кто ее знает… Как видно, сбесилась… Правда, бензопилы редко с ума сходят, с моей, наверное, первый случай.

Братья Разбойниковы тоже увидели Уморушек и наперебой закричали:

– Гляди-ка, пропавшая нашлась!

– В двух экземплярах!

Ведмедев, уже отойдя слегка от пережитого страха, спросил с любопытством:

– А это не вы, сестренки, тут шутки шуткуете?

– Мы, – признались Уморушки, – только какие же это шутки, когда ОНО вас чуть было не слопало?

Уморушка-первая внимательно вгляделась в стоявших у подножия горы людей и спросила:

– А ваш самый-самый главный где? Спит или уже проснулся?

– А зачем он тебе? – удивился Ведмедев. – Опять забодать его хочешь?

– Надо нам бодаться! – презрительно фыркнула Уморушка номер два и потрогала левой рукой чуть заметный синяк на лбу. – Просто…

– Просто велено вас в штаб доставить, если проснетесь и озоровать начнете! – закончила Уморушка-первая и победно взглянула на Уморушку номер два.

Та показала ей язык и успокоилась: кажется, они были квиты.

Услышав про какой-то штаб в Муромской Чаще, Ведмедев удивился еще больше:

– Какой штаб? Откуда в такой глухомани штаб?

– «Штаб спасения Муромской Чащи», – охотно ответила Уморушка-первая, – вам тоже придется туда пройти.

– Для выяснения личностей! – добавила Уморушка номер два.

И, переглянувшись между собой, Уморушки вдруг исчезли.

– Вот чудеса какие: опять пропала! – воскликнул Паша Разбойников.

– Уже две пропали, и обе сразу, – поправил его Саша.

– Ну что вы стоите, как вкопанные? – раздался внезапно знакомый девчачий голосок рядом с ними. – Идите в штаб!

– А где он? – развел руками Ведмедев. – И где ты?

Он помолчал немного и решил поправиться:

– Вы…

– Я тут, – сказала Уморушка и вынырнула из-за огромной спины Егора Ивановича (хотя братья Разбойниковы готовы были поклясться, что секунду назад ее там не было), – А «Штаб спасения Муромской Чащи» находится там, – и она протянула руку вперед. – Неужто не знаете?

– Не знаем, – робко поворачиваясь к странной девчушке, ответил за всех Егор Иванович. – Мы тут ничего не знаем. – Он помолчал и грустно добавил в заключение: – И не понимаем мы тут ничегошеньки…

А вечером проснулся Опилкин, хотя по всем правилам он должен был проспать еще сутки. Ему вдруг приснился грозный Березко, явившийся в Муромскую Чащу снимать с бригадира стружку за его самоуправство.

«Начальство прилетело, а я сплю!» – в ужасе подумал Григорий Созонович и, превозмогая через силу чары волшебного одуванчика, проснулся.

– Алексей Иванович, где вы? – робко спросил он, поводя кругом глазами. Но в палатке, кроме самого Опилкина, никого не было.

«Приснилось!» – радостно подумал Григорий Созонович и сладко потянулся. Дрема еще не совсем покинула его тело, нужно было освежиться. Опилкин вышел из палатки, сделал несколько разминочных гимнастических упражнений и направился в палатку к своим друзьям. Но там он никого не обнаружил.

«Где же бригада? – подумал Григорий Созонович. – Неужто без меня на делянку ушли?»

Опилкин тревожно посмотрел по сторонам и прислушался. Обычный лесной шум был ему ответом. Пели – посвистывали птицы, шелест листьев, не умолкая, стоял над головой, тихо звенели кузнечики в пышном разнотравье. Но ни тюканья топора, ни надрывного воя бензопилы Григорий Созонович не услышал. И он испугался. И кинулся туда, куда утром, живые и совсем здоровые, отправились Ведмедев и братья Разбойниковы.

Но и на делянке бригады не было. Опилкин, хоть и волновался, с удивлением заметил, что все деревья стояли целые, и ни на одном из них не было видно даже следов пилы или топора. А ведь были же здесь и Ведмедев, и Паша с Сашей! Лежали нетронутыми бутерброды, любимые Сашины конфеты, топор, рукавицы… Валялась неподалеку от них перерубленная пополам старая, истертая и измочаленная метла…

– Всего и нарубили… – тяжело вздохнул Опилкин и поднял обрубки помела.

И вдруг он побледнел.

«Откуда в лесу метла?! Кто ее хозяин?! – Григорий Созонович побледнел еще сильнее от жуткой догадки. – А, может быть, у метлы не хозяин, а хозяйка?!»

Опилкин стал озираться по сторонам, но ни одной живой души не увидел. Тогда он решил отправиться к месту, где расположились странный старичок-учитель и его юные друзья.

«Все-таки люди, – подумал печально Опилкин, – присоветуют что-нибудь».

Григорий Созонович медленно брел на север, привычно ориентируясь по деревьям, ветви которых гуще росли к югу и реже к северу. Он шел, вспоминал своих товарищей, и грусть все сильней и сильней разъедала его сердце.

«Ведмедеву почетную грамоту пообещал вручить осенью, Паше крючков рыболовных хотел подарить, Саше… что я Саше-то думал отдать? Ах да!.. „Мурзилку“ с кроссвордами! Кому я теперь все это вручу?»

Так в печали и унынии добрел наконец Опилкин до «Штаба спасения Муромской Чащи». И первым, кого он там увидел, был Ведмедев!

– Егор Иваныч!!

– Григорий Созоныч!!

Друзья кинулись навстречу друг другу, тяжело топая сапожищами по земле. От их топота затрясся «Штаб», и из него выскочили все, кто там находился. От громкого топа проснулась средняя голова Змея Горыныча, но, убедившись, что это не горный обвал, через мгновение снова уснула.

Опилкин, у которого от счастья выступили слезы на глазах, поначалу даже не заметил крылатого чудовища. Он обнимал Ведмедева, Пашу, Сашу и с чувством, неожиданным для него самого, бормотал:

– Живы, ребятки!.. Ну и хорошо!.. А я-то думал!.. Ну и замечательно!..

И тер рукавом рубахи красный, похожий на маленький спелый помидор, нос.

Знаете ли вы Муромскую ночь? О, вы не знаете Муромской ночи!.. Мириады звезд безустанно льют свет свой с небес на Муромскую Чащу; золотая луна и серебряный месяц, сменяя друг друга, вершат над нею обход; Журавлиное Озеро, мерцая в их свете, кажется в темноте больше, чем есть на самом деле.

Ночами, особенно безлунными, одинокая русалка редко доплывает до его середины: вверху темь и внизу темь – страшно! Выспавшийся за день заяц шустро ширнет мимо прилегшего к пеньку лешака. Чихнет со сна лешачок, пискнет напугавший себя самого заяц, и вновь тишина и покой повисают над Чащей.