Уильям Николсон - Побег из Араманта

Из толпы проорали:

– Про ваше возмутительное поведение уже доложено! Пусть накажут, и поделом!

– Я просто забыла, – растерялась правнучка пророка.

– Ах, она забыла! Думает, она еще в Оранжевом!

– Чем ты лучше прочих, дорогуша? Наши детки не бегают по улицам, точно крысы!

Пинпин тоненько захныкала. Взгляд госпожи Хаз метался по лицам: на всех лежала одна и та же печать ненависти.

– Да я и не считаю себя лучше вас. Я только одинокая женщина, и мне нелегко.

По сути, это была мольба о снисхождении, но произнесенная таким ровным голосом, что лишь подлила масла в огонь.

– А чья вина? – выкрикнула госпожа Моль, соседка с нижнего этажа. – Благоверному твоему, видно, работать не хотелось! Ничего в этой жизни задарма не получишь!

«О, пропащий народ». Аира прикусила губу, подхватила расплакавшуюся малышку и молча тронулась в обратный путь. Бесчисленные ступени, сумрачный коридор, двадцать девятый блок Серого округа, комната номер триста восемнадцать – теперь это новый дом семьи Хазов.

Супруга Анно сумела удержаться от хлестких слов, однако внутри у нее все кипело. Мало ей отчаянной тоски по мужу и страха за пропавших детей, теперь еще и эта слепая нетерпимость!

Защелкнув замок, внучка пророка рухнула на кровать, занимавшую чуть ли не половину комнаты, и уставилась в окошко. Унылые здания из бетона. Некрашеные цементные стены. Сизая занавеска и сизая дверь… Как ужасно. Утешительную пестроту создавали только рыжие одежды да родное полосатое покрывало.

– Любимые мои, – горько сказала женщина в пустоту. – Когда же вы вернетесь домой? Пожалуйста, возвращайтесь…

Примерно в это же самое время Анно и еще сорок один кандидат покорно сидели за партами в огромном зале и слушали ректора Пиллиша.

– Моя единственная цель – помочь вам, – нудно бубнил он, как человек, которому многократно приходится разжевывать прописные истины. – Все вы провалили последний Великий экзамен. Подвели себя, своих родных, а теперь, конечно, горько сожалеете. И вот мы собрались здесь: вы – чтобы наверстать упущенное, и я – чтобы вас поддержать. Но в первую очередь вы сами должны этому поспособствовать. Надейтесь на себя, ибо исправить ваше прискорбное положение может одно – упорный труд.

Преподаватель резко хлопнул в ладоши, подчеркивая важность сказанного, и повторил:

– Упорный труд!

Затем опустил на стол четыре тома в скучных коричневых переплетах.

– Великий экзамен не так уж и страшен. Вопросы охватывают самый обширный круг знаний. Природные данные – это еще не все. Усердно трудитесь и непременно пожнете плоды.

Он поднял по очереди каждый том и потряс ими в воздухе:

– Расчеты. Грамматика. Основы науки. Основы искусства. Все необходимое для Великого экзамена вы найдете здесь. Читайте. Запоминайте. Повторяйте. Больше ничего и не требуется. Читаем. Запоминаем. Повторяем.

Анно Хаз не слышал ни единого слова. Его целиком занимали страхи за близнецов. На утренней перемене он вышел побродить по круглому, огороженному высокими стенами двору, успокоиться и привести в порядок мысли. С тех пор как Анно покинул дом, от родных не пришло ни весточки. О чем это говорило? Должно быть, Кестрель еще не обнаружена и прячется где-то в городе. А если так, ее поимка – вопрос времени, ведь из Араманта девочке не выбраться.

Мучительные мысли неустанно бродили по замкнутому кругу, повторяя тревожные шаги опального отца семейства.

Вдруг до него долетели приглушенные рыдания. Анно остановился. Один из кандидатов, невысокий человечек с редеющими седыми волосами, уткнулся лицом в стену и плакал.

– В чем дело?

– Так, ничего… – Мужчина провел ладонью по глазам. – На меня иногда накатывает.

– Неужто из-за экзамена? Человечек молча кивнул.

– Я же старался. А вот как сяду за парту – все, что выучил, из головы вон.

Кандидата звали Мико Мимилит, он работал ткачом и, по его словам, преуспевал в своем ремесле. Однако Великий экзамен по-прежнему оставался для него ежегодным кошмаром. Семья Мико проживала в Коричневом округе и уже не мечтала перебраться в места получше.

– Через пару месяцев мне стукнет сорок семь, – изливал душу бедолага. – Двадцать пять раз я сдавал Великий экзамен, и всегда одно и то же.

– Но хоть что-нибудь ты знаешь?

– Могу считать, когда не слишком волнуюсь. Вот и все.

– Счастливчик, – подал голос моложавый светловолосый мужчина, стоявший рядом. – Я и того не умею. Разве про бабочек порассказал бы…

– Лучше про облака, – вмешался третий кандидат.

– Я наизусть помню всех бабочек, порхавших когда-либо в Араманте, – серьезно промолвил белокурый. – Даже тех, которых не видели уже лет тридцать.

– Спросите у меня про облака, что угодно спросите, – не унимался третий. – Задайте любую температуру воздуха, силу и направление ветра, так я вам скажу, когда и где пройдут дожди.

– А я вот, например, обожаю ткани, – горячился Мико, всплескивая изящными ручками. – Нежный хлопок, прохладный лен, теплый шерстяной твид… завяжите мне глаза, дайте потрогать лоскут лишь кончиком левого мизинца – и я назову не только сорт материи, но и место, где она была соткана.

Анно изумленно смотрел на спорщиков, еще недавно совсем подавленных и безвольных, видел, как исчезает с их глаз тусклая пелена, уступая место мечтательному блеску, как вздергиваются гордо их вялые подбородки, как мужчины в запальчивости наседают друг на друга.

– Вот кабы каждого спрашивали то, в чем он дока, – вздохнул незадачливый любитель облаков. – Красота, да и только!

Однако он не успел развить свою мысль; воздух прорезал окрик Пиллиша:

– Кандидат Хаз! Срочно явиться в кабинет ректора.

Анно постучался и вошел в строгую комнату, стены которой скрывались за книжными полками. Пиллиш вел беседу не с кем-нибудь, а с Главным экзаменатором.

– А вот и он, – произнес ректор. – Мне удалиться?

– Нет необходимости, – возразил Мэсло Инч. И с холодной улыбкой обратился к вошедшему. – Что же, старый приятель. Ненавижу отрывать обучаемых от их занятий, однако тебе, без сомнения, интересно, что стало с твоими детьми.

Сердце Анно забилось с удвоенной силой.

– Порадовать не могу. Вчера пополудни люди видели, как они спускались в соляные пещеры. С тех самых пор близнецы точно в воду канули. Боюсь, уповать на то, что они еще живы, бессмысленно.

Говоря так, Мэсло пристально следил за товарищем детства. А тот изо всех сил сдерживался, чтобы не выдать разгорающейся в сердце надежды. «Туда проникал свет солнца! – сказал он себе. – И Кестрель тоже его заметила! Теперь они уже в пути!»

Анно Хаза охватила гордость за любимых детей, которым достало отваги пуститься в опасную дорогу… Впрочем, вскоре на смену гордости пришел ледяной страх. «Берегите их, – безмолвно взмолился отец, толком не зная, к кому взывает. – Они еще так юны. Храните их».