Феликс Кривин - Принцесса Грамматика или Потомки древнего глагола

Да, не тех называют дикими, кого бы следовало называть. Карликовую антилопу назвали Дикдик, — вроде бы она вдвойне дикая. А сколько в ней этой дикости? Каких-то три килограмма. А в Тигре триста. Больше в сто раз. Вот кого надо было назвать Дикдик, и даже не Дикдик, а Дикдикдик, сто раз Дик…

Хотя, конечно, дело не в названии. Если всех животных знать только по названиям, то, чего доброго, можно испугаться безобидного Кускуса из отряда сумчатых. И пока мы будем пугаться Кускуса, нас укусит тот, кого не называют Кускусом, но кто по своему поведению самый настоящий Кускус.

Дикобраз нас не укусит. И Дикдик нас не укусит. И даже Кускус нас не укусит…

А Ласка может и укусить, несмотря на свое ласковое название.

Очень хочется встретить человека по фамилии Гиппопотамов. Африкан Африканович Гиппопотамов. Звучит?

— А, Африкан Африканыч! Мы с Жирафовым вас как раз вспоминали. Вы случайно не видели Крокодилова?

Не видели. Крокодилова у нас днем с огнем не найдешь. И Жирафова тоже.

Медведева — пожалуйста. Волкова и Зайцева — сколько угодно. Козлова, Баранова, Быкова — кого у нас только нет!

Вот его, Крокодилова, и нет.

И Жирафова тоже.

Жаль, конечно. Хотя Кошкин тоже неплохо звучит, но Леопардов — как-то внушительней. Или Кашалотов, если в открытом море.

Так что извини, Африкан Африканыч, Крокодилова мы тебе не наДдем. Это, может, у вас в Африке Крокодиловыми хоть пруд пруди (и даже Жирафовыми, хотя ими прудить не так удобно, как Крокодиловыми), но зато у вас простого Медведева с огнем не сыщешь. Да что Медведева — Кошкина с огнем не сыщешь! Мышкина с огнем не сыщешь!

Хотя, может быть, Носороговых у вас — больше, чем у нас Носовых и Роговых вместе взятых,

Все просто, когда живешь в лесу: если ты Волк — жена у тебя Волчица, если Медведь — Медведица. Одна, как говорится, фамилия, одна семья.

Но стоит одомашниться, зажить, так сказать, одним домом — не норой, не дуплом, не берлогой, а именно домом, — и сразу семья уже не семья и фамилия уже не фамилия.

Допустим, вы — Баран. Почему бы и жене вашей не быть Баранихой? Так нет, она, видите ли, Овца, ей непременно нужно подчеркнуть, что она от вас не зависит. А если вы Кабан, то жена у вас — Свинья. Интеллигентские штучки. Каждый старается утвердить себя, а когда каждый утверждает себя, кто же тогда семью утверждает?

Волк и Волчица утверждают семью, так их считают дикими животными. И Медведя с Медведицей, и Тигра с Тигрицей, и даже Зайца с Зайчихой считают дикими животными. Потому что домашние, цивилизованные животные предпочитают семье личную свободу. К примеру, муж у вас Бык — так вы что ж, не можете быть Коровой? Почему вы должны ему себя подчинять? Он работает на транспорте, вы на молочной ферме, еще неизвестно, кто из вас нужней. Поэтому он Бык, а вы, в отличие от него, Корова.

Плохо только, что дети у вас какие-то непонятные: телята. Не бычата, не коровята — ни в мать, ни в отца. А у Свиньи с Кабаном — поросята, тоже полная неожиданность.

Курица жаловалась:

— Уж как я своих высиживала, как над ними квохтала… Думала, курчата вылупятся, а вылупились цыплята… А муж о петушонке мечтал. До сих пор сердится, что не высидела ему петушонка.

Как же, высидишь его, петушонка! Какая-нибудь Ворона — и та высидит себе вороненка, несчастная Галка — и та высидит галчонка, — хотя им даже негде высиживать. А тут — все условия: и специальный насест, и благоустроенный курятник со всеми, можно сказать, удобствами, — а кого мы высиживаем? Стыдно сказать: цыплят! Как будто их, простите, цапли высиживают.

Да, у домашних животных свои проблемы. С одной стороны, хорошо, что нет прежней дикости, что никто ни от кого не зависит. Но, с другой стороны: как же тогда семья? Какая это семья, если никто ни от кого не зависит?

Всякий раз приходится волноваться: вырастет ли из ягненка баран? А если не вырастет баран, то что же тогда из него вырастет?

Если вы ДРОЖМЯ ДРОЖИТЕ, то вы не можете ДРОЖМЯ РЕВЕТЬ, а если РЕВМЯ РЕВЕТЕ, то не можете РЕВМЯ ПЛАКАТЬ. Вы можете ПЛАЧМЯ ПЛАКАТЬ. А если ЛИТЬ слезы, то, конечно, ЛИВМЯ, а не, допустим, ТОРЧМЯ. ТОРЧМЯ можно только ТОРЧАТЬ. Не СТОЯТЬ, не ЛЕЖАТЬ, а только ТОРЧАТЬ. (Когда вам захочется постоять, вы СТОЙТЕ СТОЙМЯ, а когда полежать — ЛЕЖМЯ ЛЕЖИТЕ).

Такие они, эти наречия на — МЯ: они признают только родственные отношения. И это в тексте, где каждое слово трудится ради общего смысла!

Некоторые глаголы никак не могут удержаться, чтоб не пристроить возле себя родственника. Глагол скажет: «Сидеть!», а родственник подхватит: «Сидмя сидеть!» И — ничего своего. Примкнет — и больше с него не спрашивайте. Так можно всю жизнь примыкать и за всю жизнь не высказать ни одной собственной мысли.

Какой-нибудь самоотверженный глагол ГОРИТ на работе, а при нем уже кто-то ГОРМЯ ГОРИТ. То есть не горит, а только примыкает к горению. И это родственник глагола ГОРЕТЬ! Такой глагол, а не удержался, чтоб не пристроить рядом с собой родственника!

Грамматики объясняют, что это, мол, пережитки старых форм. Такие пережитки кого хочешь переживут да еще потом примкнут к его светлой памяти: мы ГОРМЯ ГОРЕЛИ, СТОЙМЯ СТОЯЛИ…

Гнать их надо гонмя, чтоб их здесь видмя не видели, слышмя не слышали!

В некоторой книге, где растут на дереве фиги, посреди страницы, которой правят царь и царица, жили-были три друга-местоимения: ЛЮБОЙ, КАЖДЫЙ и ВСЯКИЙ. Такие были друзья, что каждое дело, всякое дело, любое дело делали сообща, во всяком вопросе, в каждом вопросе, в любом вопросе имели общую точку зрения. Потому что они были не только друзья, но и синонимы, а для слов это очень важно.

Стоило ЛЮБОМУ куда-то отлучиться, и уже КАЖДЫЙ и ВСЯКИЙ начинали испытывать беспокойство. А если ВСЯКИЙ пропадал на какое-то время, то испытывали беспокойство КАЖДЫЙ и ЛЮБОЙ.

Однажды, когда ВСЯКИЙ и ЛЮБОЙ волновались по поводу того, что КАЖДЫЙ где-то ходит, ВСЯКИЙ, поволновавшись, сказал:

— Без КАЖДОГО можно обойтись.

— Ну что ты! — запротестовал ЛЮБОЙ. — Как можно обойтись без КАЖДОГО?

— Во всякое время!

— В любое время?

— Вот именно. Можно обойтись во всякое время, в любое время, но только не в каждое время, потому что так не говорят.

— Неужели не говорят? — огорчился ЛЮБОЙ. Он привык, что там, где годятся ЛЮБОЙ и ВСЯКИЙ, годится и КАЖДЫЙ. А тут вдруг получается, что не КАЖДЫЙ, а только ВСЯКИЙ И ЛЮБОЙ.

А ведь они считали, что в каждом тексте, в любом тексте, во всяком тексте могут друг за друга постоять, как это бывает у синонимов. А оказывается, КАЖДЫЙ не готов за своих собратьев постоять, как они готовы за КАЖДОГО.