Льюис Кэрролл - Сильвия и Бруно

— А как твоя нога оказалась около этой злополучной головы? — вставила было Сильвия, но напрасно.

— Я поскользнулся на берегу, перекувырнулся через камень, и тот, противный, ушиб мне ногу! А еще я наступил на Пчелу, и она ужалила меня в пальчик! — Тут бедный малыш опять захныкал. Полный перечень его страданий оказался слишком длинным, и чувства Бруно не выдержали. — Но я же не нарочно наступил на нее, честное слово! — добавил он, всхлипывая.

— Этой вредной Пчеле должно быть ужасно стыдно! — строго заметил я. А Сильвия тем временем обняла раненого героя и принялась целовать его до тех пор, пока слезинки на его щеках не высохли все до единой.

— У меня пальчик болит! — прохныкал Бруно. — И зачем только здесь эти противные камни, а? Вы случайно не знаете, сэр?

— Они могут на что-нибудь пригодиться, — отвечал я, — даже если мы пока что не знаем, для чего именно. Ну, например, для чего нам одуванчики, а?

— Обдуванчики?! — переспросил Бруно. — О, это просто замечательная вещь! Они такие добрые. А камни — ни капельки. Хотите одуванчиков, господин сэр, а?

— Бруно! — укоризненно прошептала Сильвия. — Разве можно одновременно говорить «господин сэр»?! Вспомни, чему я тебя учила!

— Ты говорила, что я должен говорить «мистер», если речь идет о ком-нибудь, и «сэр», если я к кому-нибудь обращаюсь.

— Верно, но ни в коем случае не «господин сэр»!

— А у меня они как-то сами собой выскочили, мисс Привередина! — победоносно воскликнул Бруно. — Я хотел поговорить с Джентльменом. Поэтому я и сказал «господин сэр».

— Ну, не беда, Бруно, — успокоил его я.

— Да, конечно, не беда! Сильвия просто ничегошеньки не смыслит в этом, вот и все!

— Право, на всем свете не найти такого несносного мальчишки! — проговорила Сильвия, прищурившись, так что ее сверкающие глаза стали почти невидимыми.

— И другой такой заносчивой девчонки — тоже! — возразил Бруно. — Пойдем и нарвем обдуванчиков. Она их очень любит! — добавил он свистящим шепотом, обращаясь ко мне.

— Почему ты упрямо говоришь «обдуванчики», Бруно, а? Ведь правильно — «одуванчики».

— Потому что у него такой заскок, — со смехом заметила Сильвия.

— Верно, — признался малыш. — Сильвия говорит мне разные слова, а я тем временем прыгаю, вот они и заскакивают мне в голову и скачут там, пока не улягутся!

Я сделал вид, что вполне удовлетворен таким объяснением.

— А не могли бы вы нарвать обдуванчивов и мне?

— Пожалуйста, сколько угодно! — воскликнул Бруно. — Пошли, пошли, Сильвия! — И счастливые дети пустились бегом, преодолевая заросли трав с легкостью и грацией молодых антилоп.

— Выходит, вы так и не нашли обратной дороги в Чужестранию? — спросил я Профессора.

— Вовсе нет, нашел! — отозвался он. — Правда, на Чудакинг-стрит мы так и не попали, зато я нашел другой путь. С тех пор я успел несколько раз сбегать туда. Видите ли, я как автор нового закона о денежной реформе должен присутствовать на Выборах. Император оказал мне милость, высказав пожелание, что ее инициатором должен выступить я. «Сделаем так, и будь что будет» (о, я слово в слово помню повеление Императора!), «а если окажется, что Правитель жив, я призываю вас всех в свидетели, что сама мысль о денежной реформе принадлежит Профессору, а не мне!» Правда, еще никогда мне не была оказана столь высокая честь! — После этого признания по щекам бедного реформатора покатились слезы, причем далеко не все они были слезами радости.

— А разве считается, что Правитель умер?

— Да, такова официальная точка зрения, но, если хотите знать, я ей не верю! Слишком уж ненадежны доказательства: кто-то что-то сказал, кто-то что-то слышал. Какой-то бродячий Шут с Пляшущим Медведем (однажды он каким-то образом сумел проникнуть во Дворец!) рассказывал придворным, что он будто бы пришел из Сказколандии и что Правитель якобы внезапно умер. Я хотел бы, чтобы его допросил Вице-Правитель, но они с Госпожой, как нарочно, куда-то исчезали, стоило только появиться Шуту. Увы, считается, что Правитель умер! — И по щекам старика опять покатились слезы.

— И что же это за денежная реформа?

Глаза Профессора опять так и засверкали.

— Идея принадлежит самому Императору, — проговорил ученый муж. — Он хочет, чтобы каждый житель Чужестрании стал по крайней мере вдвое богаче, чем прежде. Ясно, это принесет новому Правительству огромную популярность. Беда в том, что во всей Государственной Казне не наберется столько денег. Поэтому я и предложил удвоить номинальную стоимость каждой монеты и ассигнации, находящихся в обращении в Чужестрании. Это самое простое решение. Удивляюсь, почему оно до сих пор никому не приходило в голову! О, никогда еще не было такого всеобщего ликования! Магазины теперь полны с утра до вечера. Представляете, все покупают все!

— И как прошло ваше чествование?

По сияющему лицу Профессора пробежала тень досады.

— Знаете, они устроили эту церемонию, когда я возвращался домой после Выборов, — мрачно отвечал он. — Задумано, конечно, хорошо, но… я не люблю этого. Они размахивали флагами у меня перед носом, так что я едва не ослеп, и так громко звонили во все колокола, что мои бедные уши чуть не оглохли. К тому же они усыпали улицу таким толстым слоем цветов, что я сбился с дороги! — И несчастный пожилой джентльмен глубоко вздохнул.

— А далеко отсюда до Чужестрании? — спросил я просто для того, чтобы сменить тему.

— Около пяти дней пути. Но мне всякий раз приходилось возвращаться обратно. Видите ли, я как Придворный Профессор обязан постоянно сопровождать Принца Уггуга. Императрица ужасно сердится, если мне случится покинуть его на какой-нибудь час.

— Но ведь всякий раз, когда вы приезжали сюда, вы отсутствовали по меньшей мере дней десять, верно?

— Даже больше! — отвечал Профессор. — Надо прибавить еще минимум день. Но поскольку я веду поминутный хронометраж всех своих дел с самого начала, я могу перевести Придворное время к нужной точке!

— Простите, — проговорил я, — это выше моего понимания!

Профессор молча опустил руку в карман и вынул из него квадратные золотые часы с шестью или даже восемью стрелками и поднес их к самому моему носу.

— Смотрите, — объявил он, — это чужестранские часы…

— Я так и подумал.

— …обладающие поистине замечательным свойством: не они идут согласно времени, а время идет строго по ним. Надеюсь, вы меня понимаете?

— С трудом, — признался я.

— Позвольте, я все вам объясню. Дело в том, что они идут сами по себе. Время с ними никак не связано.

— О, такие часы мне знакомы, — заметил я.

— Так вот, идут они с определенной скоростью, от которой и зависит время. Поэтому, если я перевожу стрелки, я тем самым меняю время. Правда, перевести их вперед, в соответствии с настоящим временем, невозможно; зато я могу перевести их назад — хоть на целый месяц (месяц — это предел). И тогда все события вернутся вспять и вы сможете изменить их как вам будет угодно.