Льюис Кэрролл - Сильвия и Бруно

— Ах, нет, вовсе не полный! — отвечала леди Мюриэл. — Вы ведь не привели этих очаровательных малышей, — заметила она, повернувшись ко мне. — Он как-то раз прошлым летом приводил их к нам в гости, — сказала она, обратившись к Артуру. — Боже, как они милы! Просто прелесть!

— Не могу не согласиться, — заметил я.

— Так что ж вы не захватили их? Вы же обещали папе, что приведете детей.

— Прошу извинить, — отвечал я, — но это было просто не в моих силах. — На этом я думал и закончить свои оправдания, но тут меня охватило поистине непередаваемое чувство крайнего изумления. Я услышал себя как бы со стороны, и какой-то голос во мне продолжал: «Однако они появятся немного позже». И эти слова слетели с моих губ!

— О, я так рада! — воскликнула леди Мюриэл. — Мне просто не терпится познакомить с ними моих друзей! И когда же их можно ожидать?

Я молча потупился. Единственным честным ответом было бы признать: «Это не мои слова. Я не хотел говорить ничего подобного. Они не придут!» Увы, мне не хватило мужества признаться в этом. Приобрести репутацию сумасшедшего проще простого, а вот избавиться от нее почти невозможно, и у меня не было никаких сомнений, что такого признания было бы вполне достаточно, чтобы вынести заключение: «de lunatico inquirendo» [27] Признать сумасшедшим (лат.) .

Леди Мюриэл, по-видимому, подумала, что я просто не расслышал ее вопроса, и, повернувшись к Артуру, заговорила с ним о чем-то постороннем, так что я получил возможность прийти в себя от изумления и стряхнуть знакомое «феерическое» настроение, возникшее во мне.

Когда вокруг все снова стало вполне реальным, я услышал, как Артур говорит:

— Боюсь, тут уж ничего не поделаешь: их число ограниченно.

— Очень печально, если это так, — заметила леди Мюриэл. — Подумать только, сегодня уже невозможно найти новую мелодию. И то, что люди величают «самой последней песенкой», напоминает мне мелодии, которые я слышала еще ребенком!

— Рано или поздно настанет день — если, конечно, наш мир к тому времени не погибнет, — проговорил Артур, — когда все возможные мелодии будут сочинены, все шарады и каламбуры разгаданы, — при этих словах леди Мюриэл принялась заламывать руки на манер королевы из старинной трагедии, — и, что самое печальное, будут написаны все возможные книги! Увы, количество слов ведь ограниченно.

— Тогда авторов будет просто невозможно отличить, — заметил я. — И вместо того, чтобы сказать: «Какую бы книгу мне написать?» — автор будет спрашивать себя: «Какими словами мне воспользоваться?» Согласитесь, различие просто пугающее!

Леди Мюриэл с улыбкой поглядела на меня.

— Зато сумасшедшие смогут преспокойно писать новые книги, не так ли? — продолжала она. — Они ведь не смогут повторить книги нормальных людей!

— Верно, — отвечал Артур. — Но и их книги рано или поздно будут исчерпаны. Ведь количество сумасшедших книг столь же ограниченно, как и количество самих безумцев.

— Ну, их с каждым годом становится все больше и больше, — вмешался напыщенный джентльмен, в котором я узнал самозваного тамаду прошлогоднего пикника.

— Да, так говорят, — отвечал Артур. — И когда девяносто процентов из нас станут сумасшедшими, — было заметно, что он плохо представляет себе, что говорит, — психиатрические лечебницы начнут выполнять свою главную задачу.

— Какую же? — спросил напыщенный джентльмен.

— Служить приютом для здоровых! — отвечал Артур. — Мы поселимся в них, а сумасшедшие могут идти куда им вздумается. Конечно, возникнет неразбериха и все такое. На железных дорогах то и дело будут случаться аварии, паровозы начнут взрываться, большинство городов сгорит дотла, большинство судов пойдет ко дну…

— А большинство жителей будет убито! — пробурчал напыщенный джентльмен, расстроенный столь мрачной перспективой.

— Вне всякого сомнения, — отвечал Артур. — И в конце концов количество сумасшедших опять станет меньшим, чем число здоровых. Тогда мы выйдем из больниц, а их упрячем туда, и дела опять примут нормальный оборот!

Напыщенный джентльмен помрачнел, закусил губы и скрестил руки на груди.

— Да он просто издевается над нами! — пробормотал он себе под нос, словно не в силах понять, как же ему быть дальше.

Тем временем съехались и остальные гости, и обед начался. Артур, разумеется, разговаривал с леди Мюриэл, а я удобно устроился по другую руку от него. Другой моей соседкой по банкету оказалась некая пожилая, хмурого вида леди (с которой мне не доводилось встречаться и имя которой, когда нас представили друг другу, тотчас вылетело у меня из головы. Я помнил только, что оно напоминало кентавра).

Как оказалось, она была знакома с Артуром и доверительным тоном высказала мне свое мнение о том, что «этот молодой человек — страшный спорщик». Артур, со своей стороны, казалось, делал все, чтобы оправдать данную ему характеристику. Услышав, как леди заявила: «Я никогда не пью вина перед супом!» (эта реплика была обращена не столько ко мне, сколько ко всему обществу, ибо почиталась темой, представляющей общий интерес), он немедленно ринулся в бой, то бишь спор, спросив ее: «Значит, вы полагаете, что собственность начинается с тарелки супа, а?»

— Это мой суп, — язвительно возразила леди, — а тот, что перед вами, — ваш.

— Вне всякого сомнения, — отвечал Артур, — но с какого момента я могу считаться его владельцем? Пока он еще не разлит по тарелкам, он является собственностью нашей хозяйки, когда его в супнице несут к столу, он поступает во временное распоряжение слуги. С какого же момента он становится моим? Когда я прошу налить мне супа? Или когда тарелку ставят передо мной? А может — когда я съедаю первую ложку?

— Боже, какой спорщик! — только и сказала пожилая леди, на этот раз — несколько громче, чтобы все Общество могло слышать ее мнение.

Артур насмешливо улыбнулся.

— Ставлю шиллинг, — проговорил он, — что даже такой Выдающийся Законовед, как вы (о, слова, оказывается, можно произносить так, чтобы заглавные буквы ясно выделялись!), не сможет мне ответить!

— Я никогда не держу никаких пари! — язвительно отозвалась леди.

— Даже на шесть пенсов за вистом?

— Никогда! — повторила она. — Вист сам по себе игра невинная, но в него играют на деньги! — Сказав это, она вздрогнула.

Артур опять стал серьезным.

— Боюсь, я не разделяю вашу точку зрения, — проговорил он. — Я как раз считаю, что введение мелких ставок в карточной игре явилось одним из наиболее социально значимых решений общества.

— Почему это? — отвечала леди Мюриэл.

— Да потому, что оно раз и навсегда выводит карты из категории игр, в которых возможно жульничество. Вы только поглядите, как деморализовал Общество самый обыкновенный крокет. Леди начинают ужасно мошенничать и плутовать, а стоит их только поймать за руку, они смеются, называя это невинной шалостью. Но когда на кон поставлены деньги, дело обстоит совсем иначе. Шулер — это не просто шутник. Когда человек садится за карты и бессовестно обирает своих друзей, он вовсе не шутит; в противном случае пусть считает шуткой, если его спустят с лестницы!