Константин Арбенин - Заявка на подвиг: Сказочное повествование

– Сложное дело... – задумчиво произнес кентавр. – Тут нужна какая-нибудь лазейка, какой-нибудь рычаг, чтобы перевернуть этого непотопляемого. Так значит, говорите, двадцать шесть пластических операций? Вот за что, стало быть, дают этот самый Орден Подтяжки. В мое время не было еще такого ордена.

Оруженоска отошла в угол и заплакала навзрыд. Барон Николай даже испугался – зачем он размахался своим кулаком!

– Вы что? – спросил Сандалетов.

– Все напрасно, – всхлипнула донья Маня, – такого храбреца ни за что не одолеть. Зря мы все это затеяли, не по зубам нам Дон Капитон.

– Какого храбреца? – не понял рыцарь, разжимая кулак и показывая донье Мане, что там никого нет.

– Я думаю, – всхлипывала донья Маня, – этот Орден Подтяжки дают только исключительным храбрецам. Я уж, на что не трусиха, а ни на одну пластическую операцию никогда не решилась бы... хотя и хотела бы кое-что изменить в своей внешности.

– Он что же, выходит, только по этому поводу в госпиталях лежал? – скептически спросил Сандалетов, продолжая расхаживать туда-сюда и размышлять вслух. – Только рожу подтягивал? Стало быть, ему лет может быть гораздо больше, чем мы предполагали. Го-о-раздо больше. Да и внешне он совсем изменился. Правильно?

И кентавр, приклонив передние ноги, полез под койку и снова стал вытягивать оттуда чемоданы с выпускными альбомами. На этот раз его заинтересовал самый дальний чемодан, с самыми старыми его выпускниками. Воздух наполнился пылью времен, и рыцарь с оруженоской отошли подальше, к балконной ограде.

Воспользовавшись паузой, оруженоска призналась рыцарю:

– Знаешь, в том парке есть и моя жвачка...

Барон Николай обнял ее за плечи и тихо спросил:

– А чего ты там говорила про пластические операции? «Хотела бы кое-что изменить...» Ты что же – недовольна своей внешностью?

– Ну... – оруженоска промокнула платочком глаза, вытерла носик, – не совсем.

– Странно, – усомнился барон Николай и, отойдя на некоторое расстояние, окинул оруженоску предвзятым взглядом. – Странно. Лично я твоей внешностью доволен на все сто.

Оруженоска посмотрела на него в зеркало своей пудреницы.

– То есть... ты хочешь сказать, что...

– Ничего я не хочу сказать, – выпалил барон Николай и стремительно чихнул.

– Ну и слава Богу, – гордо вздохнула оруженоска и тоже чихнула, расчихав пудру.

Третьим чихнул кентавр Сандалетов, – он приближался к собеседникам с альбомом в руках и на ходу смахивал хвостом пыль со старинного переплета.

– Нашел кое-что, – сказал магистр. – Теперь мы этого Ахиллеса возьмем за пятку!

– Компромат? – радостно спросил рыцарь.

– Еще какой! – и кентавр многозначительно сообщил: – Оказывается, этот ваш Дон Капитон сам когда-то был ребенком!

– Жаль, что вы пришли к завтраку, я обычно завтракаю один, – сказал Дон Капитон, поднимаясь из-за стола и откладывая нож с вилкой. – Вот если бы вы заглянули вечером, я бы с удовольствием уступил вам свой ужин... Мой повар готовит дивный черепаховый стэйк. А?

– Спасибо, я недавно ужинал, – сказал барон Николай. – И мое дело не терпит отлагательства.

– Что это у вас? – спросил Дон Капитон. – Крупнокалиберные мыльные пузыри? Или архитектурный проект площадки для гольфа?

В руках барон Николай держал старенький дерматиновый тубус бежевого цвета, – тот самый, что нашли на антресолях.

– Не бойтесь, – сказал барон Николай, отставив тубус к стеночке, – это не опасно, ваши парни меня прозвонили на входе.

– Я не боюсь, – усмехнулся Дон Капитон.

И все же, увидев решительность на лице барона Николая, он поспешил достать из коробки сигару, отгрыз кончик и выплюнул его – опять-таки прямо на ковер. Рыцарю даже показалось, что он сделал это нервно.

– Я прошу вас воздержаться от курения, – одернул хозяина гость, – у меня от ваших сигар болит голова. И еще я настоятельно прошу вас не плевать на ковер и не стряхивать на него пепел.

– Почему? – Дон Капитон выжал из себя последние остатки добродушия.

– Потому что это не ваш ковер. И дворец не ваш. А причиненный ковру ущерб вам придется восполнить.

Дон Капитон чуть было не сорвался, но выдержал испытание. Он только похлопал в ладоши, приказывая удалиться телохранителям.

– Давайте на чистоту, – сказал он, оставшись с гостем наедине. – Присаживайтесь. Я вот никак не пойму, за что вы меня не любите?

– Какой непонятливый, – причмокнул губой барон Николай. – Ну, хотя бы за то, что вы не любите детей.

– Многие люди не любят детей.

– Но вы их не любите активно. Вы – активный педофоб.

Дон Капитон все-таки вспыхнул. Впервые барон Николай увидел на его лице краску, но не розовую, а какую-то желто-позолоченую, будто тонкие золотые нити проступили сквозь кожу и превратили благородный пергамент в клетчатый тетрадный лист.

– Что это значит? – брезгливо спросил Дон Капитон. – Объяснитесь.

– Вы отнимаете у детей последнее.

– Последнее!? – Дон Капитон расхохотался. – У детей не может быть чего-нибудь последнего, у них все впереди!

– И ради этого «впереди» вы хотите отнять у них сегодняшнее счастье. Ради чего? Ради собственного удовольствия, которого у вас и так в избытке!

– Вы заблуждаетесь, вы ничего не понимаете в жизни, – зашелся Дон Капитон, – У детей невозможно отнять счастье. Все дети счастливы по определению. Нищий ребенок в сто раз счастливее престарелого миллионера, потому что детство – само по себе и есть бесплатное счастье. Ребенок счастлив независимо оттого, что вокруг него происходит, – хоть чума, хоть война, хоть музыкальная школа – ему все в радость. А вот это, – Дон Капитон обвел взглядом помещение и пейзаж за окном прихватил, – вся эта красота нужна мне – мне, взрослому и заслуженному человеку Дону Капитону, я в ней нуждаюсь больше, чем эти беспечные голодранцы! Я только среди всего этого могу чувствовать себя относительно счастливым.

– Это потому что вы не человек, а вещь, – сказал барон Николай. – Дорогая, красивая, но испорченная и совершенно бесполезная вещь. Вам нужна красивость, а не красота; красоты вы не чувствуете. Вы – драгоценная безделушка, с пустотой внутри. И то, что вы называете человеческим фактором, на самом деле – фактор вещевой.

– Вы, что ли, правда, не боитесь разговаривать со мной в таком тоне? – Дон Капитон пристально посмотрел на гостя. – Или так искусно претворяетесь?

Барон Николай вздохнул.

– Пожалуй, – сказал он, – я побоялся бы так с вами разговаривать, если бы пришел сюда только за самого себя, если бы я был, так сказать, частным лицом. Но рыцарь, как правило, выступает как лицо общественное. И как лицо общественное я не имею права вас бояться.

– Вы, – пригрозил Дон Капитон, – на общественное лицо не похожи.