Владислав Крапивин - Пироскаф «Дед Мазай»

Голова Бамбало освободила клюв от авоськи и сообщила скандально-обиженным тоном:

— Он врёт! Я хотел расплатиться! Я… мы… предлагали перо из моего хвоста. Экзотический дорогой предмет, украшение для шляпы. А никто не стал слушать. Сразу свистеть и хватать…

В дальнейшем выяснилось, почему у жителей Калачей так охладело отношение к Донби. Команда при его участии бездарно продула матч с командой «Футтенбобль». Жираф Гога ходил гоголем. А калачёвские болельщики освистали Донби и перестали его уважать. Какой-то невоспитанный мальчишка даже сочинил песенку:

Эти глупые строчки повторяли бездельники, которые увязались за Донби, когда тот в расстроенных чувствах пошёл бродить про Калачам. Он гордо держал обе головы и делал вид, что на дураков не обращает внимания. Скоро он забрёл на городской рынок. Ну, а что было дальше, мы знаем.

— В некоторых странах Африки перья страусов ценят, как валюту, — поддержал Бамбало капитан.

— Бизнесмену Подколодному нужны наличные, а не перья, — возразил младший лейтенант.

— Да! Куда он их вставит? — спросил ехидный голос. Судя по всему, Подколодного здесь не очень любили.

— Именно туда, — возразил другой, тоже ехидный.

— Граждане, расходитесь, — велел младший лейтенант. — Ничего интересного. А вы… э-э… господин птица, следуйте за мной. Для составления протокола.

Донби поднял согнутую ногу, но явно не для того, чтобы следовать, а для оборонного удара.

— Да подождите же… — с досадой сказал капитан Поль. — Давайте разберёмся Донби, зачем тебе это яйцо!

— В нем же зародыш! — заверещала голова Бамбало голосом жутко обиженного мальчишки. — А мы давно хотели детёныша! Наследника! Не понимаете, да? Мы хотели высидеть!..

— Но это не ваше яйцо, — возразил полицейский.

— Как это не наше?! Оно страусиное! Может быть, внутри наш родственник! Живое существо! А вы его на яичницу!

— Живое оно тогда, когда вылупилось, — возразил полицейский (он был сообразительнее, чем казался). — А пока и на самом деле яичница…

— Сам ты!.. — возмутилась голова Бамбало.

— Граждане, вы слышали?! Оскорбление стража порядка при исполнении служебных обязанностей!.. Вы задержаны!

— Фиг тебе! Я гражданин Зимбабве!

— Да хоть кто! Никому не позволено!.. А птица не может быть гражданином…

— Это простая птица не может, а говорящая — вполне! — разъяснил капитан.

Лицо младшего лейтенанта скривилось.

— Это, значит, любой говорящий попугай имеет права гражданства?

— Примеров сколько угодно. Возьмите губернскую думу, — подала из толпы голос девица в ковбойской шляпе.

— Гражданка, поостерегитесь, — предупредил полицейский.

— Не всякий попугай, а только двухголовый, — вмешался Сушкин. Капитан погрозил пальцем. И предложил:

— Господа, решим всё мирным путём, а? Мы заплатим за яйцо, принесём господину лейтенанту свои извинения, а он передаст деньги яичному торговцу… тоже с нашими извинениями… Сколько стоит яйцо, лейтенант?

— Ну… в переводе на валюту, кажется, три бакса… — Видимо, ему не хотелось возиться с протоколом.

— Одну минуту… — капитан полез во внутренний карман кителя. — Ох, досада! Оставил бумажник на пароходе…

Младший лейтенант посуровел:

— Тогда придётся пройти …

— Подождите! У меня есть! — подпрыгнул Сушкин. В карманчике у пояса лежала пятидолларовая бумажка, которую отдал Сушкину Огурец. — Вот…

— М-м… У меня нет сдачи, — насупился полицейский.

— И не надо! — решил капитан. — Мы разменяем бумажку Тома вон там, у торговцев на пляже, и на оставшиеся два доллара выпьем с офицером по банке здешнего замечательного пива. А, господин лейтенант?

— Ну… вообще-то я на службе…

— Безалкогольное же… — капитан покосился на Сушкина. — Разве баночка холодного напитка помеха службе в жаркий день?

Так они и поступили. Разменяли бумажку, купили две банки «Кольцовского б/а». Донби сунул было свободный от авоськи клюв к банке капитана, однако тот показал ему фигу…

Но всего этого Сушкин уже не видел и не слышал. Едва стало ясно, что Донби не посадят в тюрьму, Сушкин бросился назад, в клуб «Орешек». Там народу было немного. Сушкин обежал весь клуб, но Катю не нашёл Расспрашивал, но никто ничего про неё не знал. Наконец увидел он девушку в алой кофточке. Уж она-то должна была знать! И девушка (её звали Инесса) объяснила, что Катя Елькина совсем недавно уехала со своей мамой на машине в посёлок Подсолнухи, она ведь была здесь проездом, у знакомых.

— Одна знакомая работает в нашем клубе и уговорила Катю выступить, чтобы скрасить наш репертуар.

Ну вот и все. Стало ясно, что бесполезно расспрашивать дальше. Ну, если даже узнает он адрес или телефон — что делать потом? Да и зачем Кате Елькиной незнакомый мальчишка, с которым они случайно спели одну песенку?

«А она тебе зачем?» — словно спросил Сушкина кто-то посторонний. Сушкин мысленно дал этому постороннему пинка. Похлопал по коленкам бескозыркой, поднял на Инессу глаза.

— А она… ничего не сказала?

Понятно, что он хотел спросить: «Она ничего не сказала для меня ?» Но не посмел.

— Да, она сказала! «Мы хорошо спели, правда?» А потом добавила: «Я знаю, это был Том Сушкин с парохода „Дед Мазай“»…

И Сушкин пошёл на пароход.

То, что Катя знает, кто он и откуда, слегка радовало. Но большой надежды, что она захочет найти Сушкина, не было. И с каждым шагом становилось все меньше. И у сходней, ведущих с пристани на пироскаф, не осталось совсем.

Сушкина встретил капитан.

— Все уже на месте, а ты гуляешь. Я звоню, звоню, а ответа нет…

— Разрядился… — буркнул Сушкин.

Дядя Поль глянул внимательно:

— Телефон или ты?

— Я…

— Том, что случилось-то?

Сушкин знал, что, когда паршиво на душе, бесполезно огрызаться на вопросы: «Ничего не случилось… Да отвяжитесь вы…» Когда сразу скажешь правду, делается легче. Если, конечно, тот, кто спрашивает, не чужой человек.

И Сушкин сказал, моргая от слепящей глаза воды за бортом:

— Я опоздал. Катя уехала. Та, с которой мы пели в клубе…

Капитан взялся за пучки на висках.

— Вот незадача! И неизвестно, куда?

— Известно. Да толку-то…

— Сочувствую, — покивал капитан. — Такая вот она жизнь. У кого-то радость, а у кого-то наоборот…

— А у кого радость? — невесело поинтересовался Сушкин.

— Ну, Донби-то завладел яйцом. Теперь будут ждать ребёнка

Сушкин опять поморгал.

— А получится?

— Что?

— Ребёнок Ведь высиживать надо…

— Они говорят, что будут… А вообще-то страусиные яйца неприхотливы. Могут подолгу лежать просто так. Надо лишь изредка садиться на них или поглаживать. Пусть малыш в яйце чувствует, что про него помнят…