Ева Лисина - Лопоухий Илюк

Если скажет, значит, этот «кто-нибудь» любит говорить не подумав. Спуск с горы зачастую бывает страшней и опасней, чем подъём.

Илюк остановился. Куда ни посмотришь — горы.

«Двадцатьшестнадцать гор!» — сказал он обеспокоенно.

Не подумайте, что Илюк повторился. Это были другие двадцатьшестнадцать гор. Те, первые двадцатьшестнадцать, он уже оставил позади.

С самого первого дня путешествия Илюк шёл так, как научила его Ласточка.

Он всё ещё шагал по Гималаям, которые на севере смыкаются с Памиром.

«Памир! Мне надо на Памир», — повторял про себя Илюк. Спустившись с Памира, он попадёт в огромную страну, где находится та самая Чувашия, где, как в гнёздышке, живёт Хеведусь.

Илюк поднимался по крутому склону всё выше и выше. Каждый шаг отдавался в нём. Топ-топ — шагал кто-то в голове, топ-топ — колотилось сердце.

Стояла великая тишина. Не пели птицы, и не шелестела листва. Их здесь нет — ни птиц, ни деревьев. И вдруг— гул и грохот! Сорвалась снежная лавина. Эхо запрыгало по вершинам, потом опять стало тихо.

Но вдруг поднялся ветер. Он налетел с такой яростью, что даже сильный и бесстрашный хобот Илюка свернулся, как сухой лист. Стих ветер — повалил снег.

Наконец небо прояснилось. Обитель Снегов засияла ослепительной белизной.

Илюк шагал по снежной равнине и вдруг упёрся в крутой склон. Он пошёл вдоль склона, чтоб найти место, где можно подняться. И радостно затрубил. Да это же тропинка! Настоящая тропинка! Кто-то вырубил её в обледенелом склоне! Может быть, это не простая тропинка, а Ведущая-прямо-в-Чувашию? Обрадованный путешественник стал подниматься по ступенькам. Вдруг под ногами раздались треск и ворчание. Тропинка зашевелилась и поехала куда-то вбок.

— Тропинка, ты куда? Что ты делаешь?! — закричал Илюк. — Остановись! Послушай! Мне совсем в другую сторону!

Оказывается, тронулась с места лавина, и вместе с ней пополз весь ледяной склон. И тропинка, и стоящий на ней Илюк заскользили к пропасти!

— Нормальная тропинка — она всегда на одном месте! Ляжет, вытянется — и на всю жизнь! — быстро-быстро заговорил поражённый таким коварством Илюк. — Не только тропинки, даже большие дороги и те лежат не шелохнутся! Это что же такое будет, если они начнут бегать с места на место? Дома родного не отыщешь! Всех друзей растеряешь! Я думал, ты — Прямая-тропинка-ведущая-в-Чувашию. А ты, оказывается, Кривая, не любишь лежать там, где тебе положено. Если ты собралась в гости, нужно было сказать сразу! И я бы не пошёл по тебе. Послушай, почему бы тебе не отправиться наверх? Посмотри, как там хорошо! Ай! Остановись! Ты что, не видишь — пропасть! Остановись!!!

Лавина съехала к пропасти и ухнула вниз. Раздался оглушительный грохот. Потом всё стихло, осела снежная пыль и послышалось бормотание, кто-то умолял кого-то:

— Родненький, миленький, ну пожалуйста, держись, крепись, не сорвись! Молодчина! Желаю тебе много-много лет жизни! Здоровья тебе, хорошего настроения!

Это был Илюк. Он успел зацепиться хоботом за выступ скалы и теперь, болтая ногами, висел над пропастью и уговаривал свой хобот:

— Потерпи, миленький, потерпи! Когда придём к Хе-ведусь, отдохнёшь сколько хочешь! А сейчас, пожалуйста, пожалуйста, пож-жалуйста… держись. Пусть тебя дразнят «бревном», «насосным шлангом», а на самом деле ты — самый славный, самый крепкий крючок! Ты — Лучший друг Илюка. Потерпи, миленький, потерпи! Как только найду, куда поставить ногу, я скажу: «Раз, два, три!» И ты сразу отпусти этот выступ и зацепись вон там, повыше! Ты думаешь, что жизнь всегда будет такой тяжёлой? Ошибаешься, ах, как же ты ошибаешься, самый крепкий, самый терпеливый мой крючок! В Чувашии есть леса, есть светлые поляны, журчащие ручейки! И нет скал, пропастей и непоседливых тропинок. Внимание, хобот, приготовиться! Раз, два, три! Ах, какой смекалистый! Такой молодой и уже такой умный — как удачно зацепился! Какой же ты сильный! Я ведь очень тяжёлый! А ты держишь меня. Знаешь, хобот, в Чувашии есть яблоневые сады. Мы придём туда, и ты будешь сгибать ветки с большущими красными яблоками! Только сейчас потерпи! Внимание, хобот, приготовиться! Раз, два, три! — сказал Илюк, подтянулся, рванулся изо всех сил и вылетел из бездны прямо в сугроб.

Разве узнаешь, какие они, облака, если смотришь на них с земли? Скажем, ты залез на дерево. Что увидит тот, кто стоит под деревом? Только твои пятки. Вот и нам с земли видны только пятки облаков. Если хочешь заглянуть им в лицо, надо постоять рядом с ними или даже подняться выше их. Вот пожалуйста, Илюк стоит на вершине, а под ним плывут облака.

— Стадо облаков! — говорит Илюк, скосив глаза себе под ноги. — Двадцатьшестнадцать облаков!

Больше всего Илюк любит смотреть на облака утром. Долины внизу дымятся в сизой полумгле, снежные вершины уходят в синеющую даль. Подножия гор закрыты туманом. Потом он расходится, и видно, как рядом с горами, столпившись, спят облака. Они белые, а порою светятся насквозь. Солнце поднимается выше, облака просыпаются. Вот одно из них снимается с места и медленно выплывает в синий простор, ведя за собой остальные. Иногда они уходят далеко-далеко, исчезают из глаз, иногда стадами ходят по горизонту.

А вечером облака появляются вновь. Но теперь — зелёные, розовые, жёлтые — они растягиваются по всему небу. А те, что лежат возле заходящего солнца, полыхают огнём.

Но облака могут взять в плен. И даже могут ограбить.

Но Илюк не знал об этом и смело направился в затянутое облаками ущелье. Он шёл и удивлялся: какой всё же у него замечательный хобот! То согнёт ветку, то выдернет пучок травы, стряхнёт с неё землю и отправит в рот, то схватит маленького, всего с конопляное семя, жучка и, чтоб удобнее было рассмотреть, поднесёт к самым глазам.

— Как только другие живут без хобота? — от души пожалел Илюк «других».

Тихонько мурлыча песенку, ласково поглядывая на хобот, Илюк спустился в ущелье… и вдруг оттуда, из облака, раздался крик, полный ужаса:

— Хобот! Хобот!

Куда же он делся? Пропал! Только что величаво покачивался перед глазами — и пропал!

— Хобот! Где ты? Хобот! — жалобно звал Илюк. Будь на месте Илюка обезьяна, она бы уже вопила:

«Украли! Ограбили! Верните мой хобот!» Но Илюк не мог ни о ком подумать так плохо. Потом пропали ноги и хвост.

— Ног нет, хвоста нет, хобота нет. Ушей… — Илюк скосил глаза, — тоже нет. Только я сам остался. Как же так? Ничего нет, а я сам — есть. Что же это — «я сам»?

Он понял, что попал в плен к облакам. Сначала они утащили самого близкого друга — хобот. Потом хвост и ноги, потом уши. Но вопить, как обезьяна, Илюк не стал. Он печально вздохнул: это был третий случай вероломства, который он пережил в своей жизни. Сначала — банан, который уже во рту стал горьким, потом — тропинка-непоседа, и вот теперь — облака…