Туве Янссон - Опасный канун

Она долго исследовала содержимое корзинки и без зазрения совести разрезала несколько клубков ниток. Затем свернулась калачиком в клубке ангорской шерсти и заснула.

А корзинка плыла себе и плыла. Её уносило всё дальше в залив, туда, где сел на мель их дом, её закачало в тростнике, и, наконец, она застряла в тине. Но крошка Ми не проснулась и тогда, когда течением принесло рыболовный крючок и он зацепился за корзинку Крючок дёрнулся раз, леса натянулась, и корзинка стала осторожно подтягиваться к берегу.

Дорогие читатели, приготовьтесь к сюрпризу. Случайности и совпадения — вещи удивительные. Ничего не зная ни друг о друге, ни о том, что сталось с другим, Муми-семейство и Снусмумрик оказались в одном и том же заливе в самый канун Иванова дня. Да, это был Снусмумрик собственной персоной, в своей старой зелёной шляпе. Вот он стоит на берегу и смотрит на корзинку Муми-мамы.

— Клянусь шляпой, это какая-то крошка мимла, — сказал он и вынул изо рта трубку. Он поворошил Ми вязальной спицей и приветливо сказал: — Не бойся!

— Я муравьев и тех не боюсь! — вскочив, ответила Ми.

Они стали присматриваться друг к другу.

Когда они виделись в последний раз, Ми была такая маленькая, что её едва можно было разглядеть, поэтому неудивительно, что они не узнали друг друга.

— Эге, — сказал Снусмумрик и почесал у себя за ухом.

— Сам ты эге! — сказала Ми.

Снусмумрик вздохнул. Он был в отлучке по важным делам и вдобавок надеялся побыть немного в одиночестве, прежде чем возвратиться в Муми-дол. И вот, оказывается, какая-то распустёха мимла сунула ребёнка в корзинку для рукоделия и пустила вплавь по воде.

— Где твоя мама? — спросил он.

— Её съели, — соврала крошка Ми. — У тебя найдётся что поесть?

Снусмумрик повёл трубкой в сторону. Над его бивачным костром тихо булькала кастрюлька с горохом. Поблизости стояла другая, с горячим кофе.

— Но ты небось только молоко и пьёшь? — сказал он.

Крошка Ми презрительно фыркнула. Не моргнув глазом она опрокинула в себя целых две чайные ложки кофе и закусила их целыми четырьмя горошинами.

Снусмумрик залил костёр водой и проговорил:

— Вот это да!

— Теперь мне опять хочется спать, — сказала крошка Ми. — Лучше всего мне спится в карманах.

— Вот оно что, — сказал Снусмумрик и сунул её в карман. — Главное, ты знаешь, чего хочешь.

Клубок ангорской шерсти она забрала с собой.

А Снусмумрик побрёл дальше по прибрежным лугам.

Та огромная волна выдохлась у входа в залив, и, ничем не потревоженное, лето здесь блистало во всей своей красе. Единственное, чем сказалось здесь извержение вулкана, были тучи пепла и великолепные тёмно-красные закаты, которыми так часто любовался Снусмумрик. Он ничего не знал о том, что приключилось с его друзьями в Муми-доле, и думал, что они мирно посиживают себе на веранде и празднуют середину лета — Иванов день.

Иногда он думал о том, что Муми-тролль заждался его. Но прежде чем возвратиться, он должен крупно поквитаться с парковым сторожем.

А сделать это можно только в ночь на Иванов день.

Тогда завтра ничто больше не будет связывать его.

Снусмумрик достал губную гармошку и начал наигрывать старый напев Муми-тролля «Эй, зверятки, завяжите бантиком хвосты!».

Крошка Ми тотчас проснулась и выглянула из кармана.

— Эту песенку я знаю! — воскликнула она и запела пронзительным комариным голоском:

— Откуда ты её знаешь? — удивлённо спросил Снусмумрик. — Слова почти все верны. Ты прямо-таки чудо-дитя.

— В этом можешь не сомневаться, — ответила крошка Ми. — А ещё у меня есть секрет.

— Секрет?

— Да, секрет. Насчёт грозы, которая вовсе не гроза, и насчёт гостиной, которая кружится. Но я тебе ничего не скажу.

— У меня тоже есть секрет, — сказал Снусмумрик. — Он в моём рюкзаке. Пройдёт немного времени — и ты увидишь его. Но прежде я должен расквитаться с одним мошенником по одному старому делу!

— Мошенником? Большим или маленьким? — спросила крошка Ми.

— Маленьким, — ответил Снусмумрик.

— Это хорошо, — сказала крошка Ми. — Разбираться с маленькими мошенниками куда легче.

Довольная, она вновь залезла в клубок шерсти, и Снусмумрик осторожно пошёл дальше вдоль длинной ограды.

Там и сям на ограде висели объявления:

Сторож парка и сторожиха жили вместе, и, разумеется, в парке. Они подстригали и обрезали все деревья под кружок или четырёхугольник, и все дорожки в парке были прямые как палка. И если только какая-нибудь травинка осмеливалась подняться чуть выше остальных, её тотчас срезали, и ей приходилось снова расти изо всех сил.

Вокруг этих-то травяных ковров и стояла высокая ограда, и повсюду можно было прочесть надписи большими чёрными буквами, что то-то и то-то запрещено.

В этот ужасный парк каждый день приходили двадцать четыре понурых малыша, по той или иной причине забытые либо заблудившиеся. Это были косматые дети леса, они не любили ни парк, ни песочницу, в которой, хочешь не хочешь, полагалось играть, а им так хотелось лазать по деревьям, стоять на голове, бегать по траве…

Но этого не понимали ни парковый сторож, ни сторожиха: они сидели по сторонам песочницы и караулили их.

Что было делать малышам? Охотнее всего они бы закопали обоих в песок, но этого они не могли, потому что были слишком малы.

К этому-то парку и пришёл Снусмумрик с крошкой Ми в кармане. Крадучись пошёл он вдоль ограды, высматривая своего давнего врага сторожа.

— Как ты намерен с ним обойтись? — спросила крошка Ми. — Повесить, сварить или сделать из него чучело?

— Нагнать страху! — сказал Снусмумрик и ещё крепче стиснул трубку в зубах. — На свете есть лишь одно существо, которое я терпеть не могу, и это здешний парковый сторож. Я хочу порвать все объявления о том, что запрещено!

Снусмумрик порылся в рюкзаке и извлёк большой мешок, полный маленьких блестящих семечек.

— Что это? — спросила крошка Ми.

— Семена хатифнаттов, — ответил Снусмумрик.

— Вот как? — удивилась крошка Ми. — А разве хатифнатты рождаются из семян?

— А как же, — сказал Снусмумрик. — Только вся штука в том, что в землю их бросать надо в ночь на Иванов день.