Филип Пулман - Граф Карлштайн

— Итак, — начал свой рассказ майстер Хайфиш, — около двадцати лет назад единственный сын старого графа Людвига Карлштайна был украден прямо из колыбели. Мне удалось выяснить, что затем он, по всей видимости, попал в Женеву. Во всяком случае, вскоре после этого мальчик, внешность которого полностью совпадает с описанием внешности графского сына, был помещен в приют для найденышей. Сын графа Людвига — если это действительно был он — вырос и получил место конюха в конюшне при гостинице «Черный Медведь», а затем поступил на военную службу. И это последнее, что мы о нем знаем. Его полк буквально разметало в сражении при Бодельхайме. Сам же он, возможно, попал в плен или погиб. Поскольку, повторяю, с тех пор нам ничего о нем не известно.

Граф Карлштайн что-то проворчал себе под нос и сердито хлопнул себя по ляжке.

— И больше вы ничего сделать не можете?

— Больше никто ничего сделать не может, граф Карлштайн. Нет такого человека в Швейцарии, который знал бы о делах графства Карлштайн лучше, чем я. Таким образом, сведения, которые я только что передал вам, являются исчерпывающими.

Пожалуй, в его тоне слышалась легкая насмешка… Но даже если это было и так, то граф Карлштайн насмешки не расслышал. Ибо, подняв глаза, он наконец заметил меня. Боже! Граф с проклятьями вскочил на ноги и зарычал:

— И давно ты тут торчишь, мерзкая девчонка?

— Всего минутку, ваша милость! Я стучалась, да вы не услышали!

Если бы не старый адвокат, который внимательно смотрел на нас, граф, наверное, ударил бы меня. Нетерпеливым жестом он отослал меня прочь, приказав принести вина, а когда я вернулась, они с майстером Хайфишем молча стояли в противоположных концах комнаты, рассматривая книги или картины, а может, просто глядя, как падает снег за темным окном.

Я подала вино, и тут в комнату вошли девочки. Майстер Хайфиш поклонился каждой и пожал им руки, вежливо поинтересовавшись, как они поживают. Глаза у него сразу потеплели. Он казался мне сухим, как пыль, и доброты в нем, на мой взгляд, было не больше, чем в серебряной чернильнице на столе, но он был так учтив и любезен с девочками, словно перед ним стояли сама герцогиня Савойская и ее сестра-близняшка. Люси и Шарлотта прямо-таки расцвели. Они уселись на диван по обе стороны от майстера Хайфиша и, потягивая вино маленькими глоточками, стали беседовать с ним, как самые настоящие дамы, а граф все хмурился, грыз ногти и молча кружил в отдалении.

Вскоре майстер Хайфиш встал, поклонился девочкам и, извинившись, сказал, что ему нужно переодеться к обеду. Пока я собирала бокалы, граф Карлштайн подошел ближе, остановился у камина и спросил:

— Люси, Шарлотта… сколько вы уже здесь живете? Год, не так ли?

— Да, почти год, дядя Генрих, — ответила Люси.

Граф некоторое время смотрел в пол, потом вдруг предложил:

— А что, если нам устроить небольшие каникулы?

Обе девочки ошеломленно посмотрели на него, потом радостно закивали.

— Это было бы замечательно! — воскликнула Люси.

— Хорошо, завтра в полдень выезжаем. — И граф лучезарно им улыбнулся, старательно демонстрируя свое великодушие. — Но учтите: мы едем всего на несколько дней.

— Да на сколько угодно! — с восторгом вскричала Шарлотта.

— А куда мы поедем? — спросила Люси.

— В мой охотничий домик, — сказал граф Карлштайн.

У обеих невольно вытянулись лица, но всего лишь на мгновение, ибо они тут же взяли себя в руки. А их дядя так ничего и не заметил.

— Это будет, наверное, очень мило, дядя Генрих, — вежливо заметила Люси.

— Спасибо большое, дядя, — сказала Шарлотта, изо всех сил стараясь скрыть разочарование, сквозившее в ее голосе.

— Хорошо-хорошо, значит — решено. — И граф довольно резким тоном отослал их прочь, а сам уселся за письменный стол и принялся быстро что-то писать.

Я вышла из комнаты следом за девочками.

Ни та, ни другая охотой совершенно не интересовались. А если вы не любите охоту, то что интересного может быть для вас в охотничьем домике? Тем более что домик этот стоит в лесной чаще и со всех сторон окружен колючими соснами, а вокруг полно волков, медведей и диких кабанов… Ну, чем девочкам там заняться? Гулять, увязая в сугробах? Смотреть, как граф Карлштайн убивает какого-нибудь несчастного оленя, а тот бьется у его ног в предсмертных судорогах? А вечерами? Вечерами им придется сидеть, закутавшись в шубки, у жалкого очага и смотреть, как граф Карлштайн напивается в компании своего главного егеря. Ну и чудесные же каникулы он им устроит!

И тут мне в голову пришла мысль, от которой у меня даже сердце похолодело. Нынче среда; они собираются уезжать завтра, в четверг, и останутся там, как сказал граф, на несколько дней… А это значит, что они будут там и в канун Дня Всех Душ, то есть в пятницу — в ту самую пятницу, когда Замиэль, Дикий Охотник, выезжает на охоту в леса, безжалостно преследуя любое живое существо, какое ему попадется! По слухам, после этой Дикой Охоты на земле находили как будто бы выжженные следы копыт лошадей и диких зверей, умерших, должно быть, от страха, потому что на их телах не было никаких повреждений.

Но ничего этого я сказать Шарлотте и Люси, конечно же, не могла. О некоторых вещах вообще лучше молчать, не то станет еще хуже. Вот и я пока промолчала — до поры до времени.

А вот одному моему знакомому наверняка понравилось бы в охотничьем домике графа Карлштайна. Этим человеком был мой брат Петер. Ему уже исполнилось восемнадцать, и он был отличным стрелком и охотником, а леса наши знал, наверное, лучше всех. Даже, пожалуй, слишком хорошо знал, потому что всегда мог отыскать и подстрелить неплохую дичь — вот его в итоге и арестовали за браконьерство. Браконьерство! Во времена старого графа Людвига егеря были куда милосерднее к простым людям, зато за лесом смотрели намного лучше, и дичь там водилась в изобилии, так что всем хватало. В общем, теперь наш Петер сидел под замком в полицейском участке, а моя бедная мать с ума сходила от беспокойства. В отличие от меня: уж я-то знала, что такому веселому упрямому парню, как Петер, несколько дней на хлебе и воде ничуть не повредят. Куда хуже было то, что теперь ему вряд ли удастся участвовать в соревнованиях по стрельбе, к которым он несколько лет усердно готовился.

Это были не совсем обычные состязания. Во-первых, они проводились не регулярно — не каждый год и даже не каждые пять лет, — а только тогда, когда главный егерь здешних лесов собирался на пенсию. Разумеется, призы в таких соревнованиях тоже были необычные: сколько-то золотых монет, грамота и медаль, которую прикапывал победителю на грудь сам мэр. Но главное не это. Если победить в таких состязаниях — а в них участвовали стрелки из разных селений, расположенных в соседних с нашей горных долинах, — то можно было получить место главного егеря, ни больше ни меньше! И обрести право полной опеки над всей живностью в наших лесах, как над четвероногой, так и над пернатой. Петер так мечтал об этой должности! И вот теперь угодил в тюрьму. А ведь таких соревнований теперь, возможно, не будет еще долгие годы! Наша бедная мамочка была просто в отчаянии, особенно когда в «Веселом охотнике» начали собираться люди с мушкетами, прибывшие из разных мест.